Данте перекинул мешок для фехтования на другое плечо, и Ава сменила тему.
– Кстати, как твои тренировки?
– Великолепно. То есть нормально, – он пожал плечами.
– Да? – Ава улыбнулась. – Как так?
Данте остановился и протянул ей чехол. Она поняла, что он пуст, едва взяла его. Нейлоновый корпус оказался таким легким, что Ава могла бы держать его кончиками пальцев. Стоило ей поднять чехол, как он сдулся почти наполовину:
– Где твои шпаги?
Он смотрел на уличные огни. Машины стояли на перекрестке:
– Ну, в общем, я бросил.
Ава была удивлена:
– Но я видела тебя в Фили. Ты казался таким...
– Он был лучше, – просто ответил Данте.
Ава долго молчала.
– Все было лучше, – выговорила она, а потом взяла его холодную руку.
Когда он наконец посмотрел на нее, Ава увидела, что у него текут слезы. Он сжал ее пальцы, а затем вытер лицо рукавом куртки, кивнув:
– Я знаю. Все идет к черту.
Вот она – правда. Невероятный повседневный ужас. Так было, хотели они того или нет.
– Вот почему ты не писала, – сказал Данте.
Ава кивнула:
– Иногда мне трудно дышать. Я задыхаюсь.
– Не могу слышать, как люди разговаривают друг с другом, – добавил Данте. – Как будто подслушиваешь в ресторане чужую беседу и нужно уйти. Все это так глупо. Весь этот мир.
– Я чувствую себя так, будто засунула руку в печь, – сказала Ава. – В самый огонь. Просыпаюсь утром и думаю: «Моя рука все еще там?», а потом понимаю, что она всегда там будет.
С минуту они молчали. Алексей исчез, и мир разлетелся на тысячу ужасных кусков. Даже вещи, которые уцелели, казались другими.
– Нам лучше идти, если хочешь успеть на поезд, – Данте прочистил горло, и Ава выпустила его ладонь. Он неловко сунул руку в карман, и они пошли дальше.
Данте взглянул на нее:
– А ты? Фехтуешь в своей школе? Я знаю, что в армии, у военно-воздушных и военно-морских сил, очень крутые команды.
Она покачала головой.
– В Академии нет... У нас там...
Она попыталась описать Трискелион как школу:
– Там только военные дисциплины. Так что в основном мы лазим по канатам, занимаемся учебной стрельбой и проходим полосу препятствий. А еще тренируемся в воздухе.
– И никакого фехтования? – спросил он.
Она едва не улыбнулась:
– Я фехтую для себя, – одним электрическим клинком или двумя...
– Вот почему у тебя лицо все в царапинах? – он наклонился, чтобы лучше видеть в уличном свете.
Ава смущенно потрогала лоб:
– Ну да, типа того. –
– Ясно, – улыбнулся Данте. – Это круто.
Они были всего в квартале от метро. Данте колебался:
– Эй, а гостей к тебе пускают? Мы можем иногда навестить тебя, ну, ты поняла. У них есть дни для посещений?
Теперь колебалась Ава. Об этом не могло быть и речи.
– Эй! Грубияны! Что, решили меня бросить? – фигура выплыла из тени, прямо под фонарем.
– Групповые объятия! – выкрикнула Сана, врезавшись в них, широко раскинув руки. Ава положила голову ей на плечо, Сана другой рукой притянула голову Данте.
– А теперь мы пойдем к поездам или так и будем стоять, пока не отморозим себе задницы? – Сана стала толкать Аву и Данте к спуску в метро. – Вообще-то, это был не вопрос.
Они побежали наперегонки. На улицах было темно, и ступени, ведущие к платформе, заливал тусклый, желтый свет. Внизу Сана вытащила проездной.
– Все шикарно, – сказала Сана. – Я теперь официально крутая «вариста». Дни прыганья через турникет закончились. Я даже проведу вас обоих.
– Смотри-ка какой широкий жест, – сказала Ава, вскинув бровь. Она прошла через турникет и вернула ей проездной.
– Ну вы же бедные студенты, – Сана пожала плечами, передавая его Данте. – Я не хочу довести вас до нервного срыва.
– Чудесно, – сказал Данте, пройдя через турникет. – Теперь мне придется возвращаться в Джерси. Девять или восемь поездов ходят туда почти каждую ночь.
– То есть? – Сана протиснулась за ним.
Данте указал на свою куртку с эмблемой фехтовального общества Монклер.
– Мои родители думают, я сейчас в фехтовальном клубе в городе.
– Ты так и не сказал им, что бросил? – спросила Ава. С тех пор как у нее были родители, прошло так много времени, что она не могла представить, каково это – лгать людям, с которыми живешь.