Чёрная жемчужина Аира (СИ)

— Господи, Летти! — голос сорвался, и, покрывая поцелуями её волосы, гладя беспорядочно её шею, руки и плечи, он шептал что-то совершенное безумное: — Скажи, чтобы я ушёл! Прогони меня, слышишь? Прогони! Сам я не уйду! А я не должен быть здесь… Я не могу так с тобой поступить…

Она подняла лицо, которое прятала у него на груди, и он увидел на её щеках слёзы. А потом она обхватила его шею руками и, притянув к себе, поцеловала так, как будто отпускала на эшафот.

— Я не могу… Не могу тебя прогнать, — шептала она, запрокинув голову. — Не хочу. Не уходи! Пожалуйста, не уходи, пожалуйста… Останься до утра.

Это была последняя капля. То, как она это сказала. Как просила… Не осталось в их мире никакой твёрдой почвы, ничего, кроме ощущения того, что нельзя размыкать рук, нельзя отпускать друг друга…

Эдгар целовал её губы, шею, плечи и снова губы, прижимая к стене, понимая, что вот и всё, это — край. Край пропасти, в которую он, падая, утащит за собой и её. Но он был пьян ею, совершенно пьян её желанием, этими словами и поцелуями. И он тонул и не мог дышать без неё. И даже эта тонкая ткань платья под его пальцами была невыносима, потому что разделяла их.

Они, как птица, у которой два крыла, и убери одно — они разобьются.

— Массэ Эдгар? — раздался где-то на лестнице голос Ноя. — Коляска готова. Массэ Эдгар?

Он отстранился резко, и схватив Летицию за плечи, прошептал хрипло:

— Нет! Слышишь? Нет! Мы не должны этого делать… Идём, я отвезу тебя к Обьерам. Я не могу так, Летти! — он обхватил руками её лицо. — Я не могу так с тобой.

Он развернулся, оглядывая комнату, схватил её саквояж, который она уже сложила для отъезда, потом взял её за руку и потащил за собой.

Они ехали молча. Мчались по ночной дороге так, будто сзади разверзся ад, и только луна освещала эту странную пару.

Мсье Обьер был, конечно, удивлён позднему визиту, но быстро понял в чём дело, вглядевшись в лицо Эдгара, и лишь покачал головой. Он отошёл деликатно в сторону, чтобы дать им проститься.

Эдгар сделал шаг назад и, глядя в глаза Летиции, выдавил из себя:

— Прощай, Летти! И прости меня… за всё, — и ушёл торопливо в сумрак, даже не оглянувшись.

***

Эдгар сидел полночи и пил ром у себя в комнате, а под утро забылся тяжёлым сном. Но утро не принесло облегчения. Наоборот. Это было очень скверное утро.

Ничего не изменилось.

Боль не прошла. Не прошла тоска. Его душа — как одна сплошная саднящая рана, а первые лучи солнца, что разбудили его, словно соль, которой эту рану щедро осыпали.

Он проснулся с этой болью, встал на рассвете, взял ружьё, выгреб все патроны, которые нашёл в шкафу Шарля, и ушёл на болота. Долго стрелял по кочкам, распугав всех аллигаторов и пеликанов, и бросил это занятие, только увидев, что к нему идёт дядя, приглаживая торчащие во все стороны волосы. Слушать нотации Шарля ему не хотелось, и, сунув ему в руки коробку с оставшимися патронами, Эдгар торопливо направился обратно. Пересёк задний двор, вошёл в дом через кухню, мимоходом заглянув в кладовку. Он и не думал застать тут отца Джоэля, был уверен, что фальшивый святой отец давно покинул плантацию, но тот сидел на тюфяке, уже одетый в новую рубаху и подпоясанный широкой сизалевой верёвкой. Держал в руках миску с джамбалайей* и неторопливо ел, щурясь на широкий луч солнца, падающий сквозь зарешёченное окно.

*джамбалайя — креольское блюдо на основе риса.

— Ты мне соврал, да? — Эдгар направил на него ружьё. — Всё это был фарс? Этот ритуал и ром… Ничего ведь не изменилось! Ты просто хотел, чтобы я поверил? Чтобы отдал жемчужину?

— Разве к вам снова приходила даппи, мсье Дюран? — спокойно спросил жрец, отставляя миску и чуть кося глазом на дуло ружья. — Или вам снова снились кошмарные сны?

— Нет, я не о даппи! И не о снах! — резко ответил Эдгар. — Я о том колдовстве Марии! О притяжении, про которое ты мне говорил! Твой ритуал не помог! Может, ты всё придумал? — он прищурился. — И я даже не знаю, что меня удерживает от того, чтобы не застрелить тебя за вчерашний спектакль!

— Вы хотели избавиться от проклятья, мсье Дюран. И вот — его больше нет. К вам больше не приходит даппи, и вы не видите страшных снов, — ответил Джоэль всё также спокойно, — вы хотели избавиться от притяжения — и я избавил вас от него. Эк Балам снова обрёл своё сердце, а ваше сердце теперь на месте. Круг замкнулся, и нет больше никакого притяжения.

— Как это нет! Чёрт бы тебя побрал! — Эдгар приблизил ружьё, почти воткнув его в грудь жреца. — Как это нет, когда мне жить не хочется? Когда я чувствую всё то же самое, только в тысячу раз хуже! И если это не притяжение, если это не ваше чёртово зелье, то что это ещё может быть? У меня будто огромная дыра вместо сердца! И я очень хочу проделать такую же дыру и в твоём, за то, что ты меня обманул.

Жрец смотрел на него, не сводя глаз, а затем медленно встал, держась рукой за стену. Эдгар поднял дуло ружья, и сейчас оно смотрело Джоэлю прямо в сердце.