Чёрная жемчужина Аира (СИ)

Она здесь совершенно одна, и всё здесь для неё чужое. У неё нет друзей, родственники хотят её смерти, о ней ходят дурные слухи в Альбервилле, а вся её вина в том, что она вообще родилась на свет. И на этой плантации она будет заперта, как в тюрьме. Потому что Готье Бернар и его семья в Альбервилле, и Флёр Лаваль здесь — не дадут ей спокойно жить. Для одних она мошенница, женщина с подмоченной репутацией, для других — с примесью дурной крови, для третьих — выскочка, забравшая чужое наследство, женщина, из-за которой Филипп Бернар стрелял в Эдгара…

Святая Сесиль, есть ли вообще что-то хорошее в её жизни?

Её имя будет всегда у всех на устах, о ней будут шептаться, на неё будут показывать пальцем. Совсем как в Марсуэне, когда газеты опубликовали новость о том, что совершил её муж.

И во всём этом новом мире Эдгар — единственный по-настоящему родной для неё человек…

Какая насмешка судьбы!

Она ворочалась в кровати, постепенно приходя к выводу, что у неё снова только один выход — бежать. Ей придётся уехать. Поживёт здесь немного и вернётся назад, в Старый Свет, хотя и совершенно не представляет куда и как. Вряд ли ей безопасно будет находиться в Марсуэне. Но расстояние и время — единственное, что может вылечить её от страданий.

Она что-нибудь придумает. Она обязательно что-нибудь придумает…

С этими мыслями Летиция не заметила, как уснула.

Он позвал её, и она пошла…

Спрыгнула легко с кровати. Выбралась из дома… через тростниковые поля, через овраг по болотистой низине. Дом Дюранов она знала уже прекрасно. По лестнице на второй этаж…

— Ты звал меня…

А утром она не знала, что ей делать. Этот сон… Снова такой реальный. А ведь жрец сказал, что проклятья больше нет, что она — не даппи! Но как же тогда она может бродить по ночам, будто сомнамбула?

С другой стороны, голос больше не приказывал ей убить Эдгара, наоборот, теперь ей хотелось его спасти. Она просидела с ним весь остаток ночи и держала его за руку, прикладывала ладонь к пылающему лбу, забирая жар. И даже утром её пальцы всё ещё помнили это прикосновение.

Несколько дней прошли незаметно. Она бродила по плантации, среди апельсиновых и гвоздичных деревьев, среди старых дубов, пытаясь воскресить в памяти детские воспоминания. Сходила на кладбище…

Но память была такой далёкой и нереальной, словно все её воспоминания оказались лишь чьим-то рассказом, который она услышала случайно. Слишком много времени прошло, чтобы это всё вокруг было по-прежнему ей дорого. Как ни странно, сейчас, когда все страхи остались позади, она даже сильнее скучала по Марсуэну и по их с бабушкой размеренной жизни. А здесь… Единственное, что было ей дорого здесь и сейчас — это ночи.

Потому что каждую ночь её сон повторялся, и она снова видела Эдгара, и снова была с ним, и просыпаться не хотелось. Не хотелось отпускать мгновенья, когда они вместе…

И каждое утро она снова бродила по плантации, как привидение, замечая иногда, как за ней с балкона второго этажа наблюдает Анри Бернар. У деда была привычка рассматривать в подзорную трубу поместье соседа, и в такие моменты он очень напоминал капитана пиратского корабля.

Летиция не помнила старых служанок, которые нянчили её в детстве, и тех, кто знал её отца и мать, и бабушку Руби. Но они помнили её и с удовольствием рассказывали о родителях, о том, какой она была в детстве, об Анри Бернаре, и всё пытались накормить её на кухне.

Она ела беньеты* и пралине с орехами, и ещё много разных вкусностей, слушая рассказы кухарки о жизни на плантации, но мыслями она была далеко. А потом снова шла на улицу — гулять под дубами, между нитей ведьминых волос, и думать… думать… думать…

*прим. беньеты — пончики из заварного теста, приготовленные во фритюре и обсыпанные сахарной пудрой.

Каждый день она направлялась к полуострову, с которого видна была территория поместья Дюранов. Распугивая птиц, Летиция бродила вдоль берега, жадно всматриваясь в очертания дома с зелёными ставнями, хотя с такого расстояния мало что можно было различить. И понимая, что так себя мучить бессмысленно, возвращалась назад. Она всё ждала, когда же дед заговорит с ней о том, зачем вызвал её сюда, но Анри Бернар лишь предлагал ей отдохнуть и не о чём не думать.

Она бы и не думала, но в один из дней, войдя на кухню, где орудовала толстая ньора в необъятных размеров тийоне — настоящая кудесница-повариха, услышала разговор, который та вела с Кобэ — закупщиком, привозившим из города товары по списку хозяина.

Он выкладывал на стол мыло, какие-то свёртки, отрезы ткани по заказу Летиции и свечи, а сам рассказывал новости, услышанные на пристани, на рынке и в городе.