Черная жемчужина

– Тем временем прибежали доктор, заместитель начальника лагеря… – продолжала пересказывать Алена то, что узнала от Жукова. – Вскоре выяснилось, что Марцев лишился рассудка. Он был отправлен на Большую землю, как тогда говорили. А лагерь начали расформировывать. Тут началась война, Костя Жуков написал заявление, чтобы его отправили на фронт, и его взяли благодаря уникальности его зрения… Ну, про это мы уже говорили.

– Послушайте, – сказал Вячеслав, повернувшись к Черной Куртке. – А почему бы вам не попытаться поговорить с Константином Макаровичем? Но только по-человечески поговорить, без дешевой уголовщины? Зачем надо устраивать какие-то криминальные романы? На самом деле тут ведь речь не столько о зарубежных дивидендах идет, сколько о том, что будет восстановлена уникальная картина Николая Шаманина. Единственная, оставшаяся в России. И это будет ваша общая собственность – и ваша, и Владлены Ильиничны, и Константина Макаровича. Ваша – по праву наследования. Их – потому что именно они сохранили фрагменты картины. Если на эту ситуацию именно так посмотреть? Здесь ничто никого не унижает. Здесь соблюдаются интересы всех, а главное – интересы картины!

– Ну в общем-то, – растерянно пробормотала Алка, – в этом что-то есть. Правда же, Костя?

Черная Куртка пожал плечами:

– Может быть. Надо подумать.

– Так, – деловито сказал Дальтон, – это по сколько же процентов выходит каждому?

«333 целых и 3, уходящее в бесконечность», – вспомнила Алена и усмехнулась.

– Мальчишка! – прошипела Владлена Ильинична. – Рано ты начал прибыли считать. Только через мой труп, понятно? Это уже было. Мирка, брат мой, пытался вернуть все это. Уже не Тоньке – Тоньки тогда в живых уже не было, а вам, – она кивком указала на молодых людей. – Он в Горьком-то при отце и не жил. Все по свету скитался, потому что стыдился его. Потом наездился, вернулся. Как только узнал, что фрагменты шаманинской картины у меня, так и загорелся – мол, отдать последний долг, восстановить справедливость, тогда нас простят за преступление отца… ну, все такое. Я сказала, что фрагменты уйдут в семью Тоньки только через мой труп и никак иначе. Мы очень крупно поговорили тогда, многое я Мирке сказала, все, что думала и о нем, и о нашем отце, и о Шаманине. Вообще высказала все, о чем молчала больше чем семьдесят лет! Вот после этого разговора он и отдал богу душу. Слаб оказался – от родной сестры такое слышать. А что? – огляделась она угрюмо. – Я же не знала, что у него было такое дохлое сердце…

– Что ж вы такое ему высказали? – спросила Алена, которую вдруг пробрал озноб.

Вячеслав подошел к ней и взял за руку.

– Спокойно, – сказал он тихо. – Ты вся дрожишь.

Черная Куртка смотрел то на них – изумленно, то на Владлену Ильиничну, и взгляд его становился в эти мгновения по-детски испуганным.

– Что вы ему сказали?

Старуха поднялась, опираясь на палку, и всем вдруг показалось, что она стала еще толще и еще безобразней, пока сидела.

Высокомерно, холодно оглядела всех – цвета ее глаз невозможно было разглядеть, так глубоко они утонули в морщинах, но взгляд жег, как ацетилен.

– А то и сказала, – с вызовом проговорила она. – То и сказала, что нельзя стыдиться отца. Нельзя его презирать за то, чего он не сделал!

– Как не сделал? – чуть ли не испуганно спросил Черная Куртка.

– Да так. Хотел, но… Тоже слабак был.

– А кто же написал донос?! – Голоса Черной Куртки, Дальтона, Алки, Вячеслава прозвучали почти хором. Только Алена молчала.

Промолчала и старуха. Только оглядела всех свысока – и двинулась к двери, громко стуча палкой и шурша своим черным плащом.

– Ох, господи, – пробормотал Вячеслав, когда она вышла. – Не проветрить ли?

Алена пошла в спальню – к балкону. Потом приоткрыла створки окон в кабинете и на кухне.

«Надо будет пол вымыть потом, когда они уйдут», – подумала она с тоской. Да, грустно было, ну просто невыносимо.

– Н-да, – угрюмо проговорил Черная Куртка. – Ладно, мы уходим. Вячеслав Петрович, мы вас отвезем в гостиницу и оплатим все, конечно…

– Не трудитесь, – махнул рукой Вячеслав, – я приехал сюда по своим делам и за свой счет. В гостинцу я сейчас тоже не поеду, я же говорил, что у меня свои планы на этот вечер.

– Бог ты мой, – вдруг сказал Черная Куртка. – Танго, Вячеслав… ну и ну.

– Да вот, – кивнула Алена. – Ладно, господа, счастливого пути.

– Не обижайтесь, – неловко сказал Черная Куртка. – Как-то глупо все получилось.

Внезапно заиграла музыка. Это была ария Надира в исполнении Собинова – «Искатели жемчуга». Алена ее обожала:

О ночь мечты волшебной,
Восторги без конца,
О где же ты, мечта,
Где ты, греза,
И счастье?..

«Откуда такое чудо?» – изумилась Алена, но тут Черная Куртка выхватил из кармана телефон:

– Да, пап. Да нет, все в порядке, мы тут просто… к знакомым зашли. Да, Ванька с Алкой тоже со мной. Все о’кей, мы уже возвращаемся.

Он убрал телефон, пошел к двери. Дальтон и Алка потянулись за ним, отводя глаза и издавая какие-то звуки, которые при известном напряжении фантазии можно было счесть словами прощания.