Княгиня с возрастающею злобою глядела на Хвалынского и искала в уме ответа. В это время фон Драк, не замечая, что поднимается буря, подошел к князю Алексею, и сказал с низким поклоном:
- Все ли вы в добром здоровье, ваше сиятельство, князь Алексей Федорович?
- Здоров, а вы, Иван Егорович? - спросил князь приветливо.
- Да-с, не могу не быть здоровым! - отвечал он, раболепно посматривая на Алевтину. - Ее превосходительство... (Алевтина взглянула на него значительно и гневно.) Да, да, да! - пробормотал дробью фон Драк, смешавшись.
Молодые люди замечали, что в доме происходит нечто необыкновенное, что все в каком-то смущении: видно, скрывают и, кажется, хотят открыть. Не знаем, что последовало бы за этим, если б не вошел в комнату низенький, толстый дворецкий в сером фраке с объявлением: "Кушанье поставлено!". Княгиня поднялась. Алексей подал руку мачехе и повел ее. Хвалынский хотел повести Алевтину, но она, представясь, будто не замечает его движения, подала руку Ивану Егоровичу, который до принятия этой чести низко поклонился. Молодой ветреник вскоре утешился: в столовой подошел он к миловидной гувернантке, которая привела к обеду детей, и забыл обеих барынь.
За столом господствовало молчание. Хвалынскому казалось, что обе хозяйки задумываются и размышляют о чем-то важном. Князь Алексей был молчалив и задумчив по обыкновению. Фон Драк, занимая всегдашнее свое адъютантское место, насупротив командира, разливал суп, но не с обыкновенными своими форменными приемами: он был также в каком-то смущении. Это безмолвие наскучило Хвалынскому, и он начал экзаменовать заслуженного адъютанта.
- Что, почтеннейший Иван Егорович, сколько сегодня градусов тепла?
- Тринадцать с половиною в тени, - отвечал фон Драк.
- А барометр каков?
- Поднялся на три линии со вчерашнего вечера.
- Какой сегодня ветер?
- Юго-восточный тихий.
- Что вода в Неве?
- Убыла против вчерашней на полтора дюйма.
- Исправно! - сказал Хвалынский и, заметив, что этот разговор досаден Алевтине, прибавил: - Удивительно! Как лексикон! Такой адъютант, чудо! Скажите, почтеннейший Иван Егорович, сколько вы клали померанца на бутылку в этот бишоф - прекрасный!
Алевтина вышла из терпения:
- Иван Егорович, - отвечала она в сердцах, - этим не занимается. Он истинный мне друг и руководитель детей моих. Не его вина, что скромные добродетели не находят ценителей в нынешнем мишурном свете. Дети мои...
- Ах, точно, Алевтина Михайловна! Я знаю, как достойный капитан печется о ваших детях. Скажите, почтеннейший Иван Егорович, как спала эту ночь Катенька? Она зубы делает, так, я думаю, вам отдыху не дала!
- А почему же так? Да... с? - спросил фон Драк в замешательстве. - Не могу-с этого знать, да...с.
- Так вы уж перестали ее укачивать?
Алевтина вспыхнула:
- Помилуйте, Александр Петрович, с чего вы взяли, что Иван Егорович укачивает моих детей?
Хвалынский смеялся, не отвечая ни слова.
- Это-с оттого-с, ваше превосходительство, - сказал фон Драк, - они-с, то есть Александр Петрович-с... однажды-с видели-с, как я укладывал спать Платона Сергеевича, так они-с и заключили-с, будто-с...
- Истинный друг мой, благодетель моих сирот! - сказала Алевтина торжественным голосом. - Пусть порочный свет судит о тебе по своим превратным понятиям. Я тебя понимаю! - С сими словами протянула она чрез стол руку свою к фон Драку, который схватил ее и с почтительным жаром поцеловал. Князь Алексей смотрел на сестру с изумлением.
- Это что? - спросил Хвалынский в недоумении.
- А это то, - отвечала ему с злобою Алевтина, - что вы своими неуместными шутками заставляете меня при вас, при чужом человеке, открыть тайну, которую я хотела объявить в тесном кругу своего семейства. Знайте же, сударь...
Князь, видя возрастающий гнев сестры своей, прервал ее с кротостью:
- Полно, сестрица! Не сердись на моего Александра. Он любит посмеяться, но, право, никого обижать не станет. И вы, Иван Егорович, конечно понимаете дружеские шутки?
- Как не понимать, ваше сиятельство, да-с, точно-с, они шутить изволят-с.
- А я этого не терплю! - сказала Алевтина, вставая из-за стола. - На все есть время и место! - Она перекрестилась, обратясь к образам, поспешно подала руку адъютанту и пошла в гостиную впереди всех. Прочие последовали за нею в безмолвии. Князь, посматривая на Хвалынского, качал с упреком головою, Хвалынский отнекивался взглядами, с трудом удерживаясь от смеху, а княгиня шла с пасынком, бормоча что-то сквозь зубы. В гостиной все по заведенному этикету подошли к ручке, сначала к княгине, потом к Алевтине Михайловне. После этого уселись на софе и на близстоящих креслах. Фон Драк также занял место по нетерпеливому приглашению Алевтины. Минут десять продолжалось прежнее молчание. Наконец Алевтина откашлялась громко, по своему обыкновению потерла руки, как будто умываясь, и начала следующую речь: