Чернее ночи

И тут же пришел ответ: Николаев! Журналист, который вдруг так неожиданно сблизился с Никольским, а может быть, и вошел уже к нему в доверие! Эти впадающие на старости лет в патриотизм русские эмигранты способны на все. Одни переводят в Россию свои миллионы, если они у них, конечно, есть. Другие завещают Москве недвижимость, третьи...

И все, видите ли, желают загладить свою вину перед русским народом! Кто знает, что может сделать со своей коллекцией этот старый дурак Никольский. Живет в нищете, почти на милостыню, на подаяние какой-то там баронессы Миллер, а ведь мог бы продать свою коллекцию — хотя бы через Лондон, на аукционе Сотбис, старые документы сейчас в хорошей цене. Так нет, держит их при себе и ждет, когда их сожрут крысы. Эх, никогда из русских ничего толкового не получится, нет в них предприимчивости, нет коммерческой жилки. Оттого-то и наживается на них каждый, кто половчее...

И опять мысли вернулись к Николаеву: нет, это не соперник, пальцем не шевельнет, чтобы заполучить коллекцию. Так вот и будет ждать неизвестно чего.

И сразу вспомнилось: а ведь Никольский обещал завещать этому советскому...

Профессор нахмурился: что ж, получается, что Николаев не такой уж и простак. Наберется терпения и будет охаживать старика, пока тот и в самом деле не составит завещание в его пользу. А потом все будет гораздо сложнее — из советского посольства коллекцию уже не выцарапаешь. Что-что, а уж о системе безопасности русские заботиться умеют.

И сразу же мысли заработали с привычной четкостью, как всегда бывало, когда он, приняв решение, переводил его в план конкретных действий.

Первое. Немедленно прослушать привезенную агентом запись разговора библиотекаря с Николаевым и самому разобраться в ее содержании.

Второе. Изучить досье на Николаева. Раз он работает на Ближнем Востоке, такое досье наверняка ведется.

Третье. Ускорить заброску агента в Бейрут и поручить ему добыть коллекцию Никольского любыми средствами.

Он мысленно подчеркнул любыми средствами!

Конечно, если бы старик уступил документы по сходной цене, было бы лучше. Они бы стали его, Профессора, законной собственностью и в будущем, когда он уйдет в отставку, «уйдет с холода», как говорят англичане об уходящих в отставку разведчиках, и станет частным лицом, ученым, историком, никто не посмеет усомниться в его законном праве на коллекцию Никольского. Кстати, заплатить можно и щедро — отчета в расходовании специальных фондов с него никто не спрашивает. И тут же подвернулась мысль:

— Вот так и Центральный комитет партии социалистов-революционеров никогда не спрашивал финансовых отчетов с Азефа, руководителя эсеровской Боевой Организации (БО). И кто знает, сколько десятков тысяч франков (Азеф предпочитал французскую валюту) осело в бездонных карманах Евно Фишелевича!

Профессор помотал головой, чтобы отогнать наваждение. Образ этого человека все навязчивее преследовал его. О чем бы он в последнее время ни думал, Азеф обязательно всплывал вдруг из его подсознания, вызывая странные аналогии, навязывая свои решения. Да, похоже, что он, обладая гипнотическим даром внушения, мог навязывать окружающим свою волю, но ведь он давно мертв и похоронен в безымянной могиле второго разряда. Так почему же он действует так убеждающе, почти диктаторски теперь? Или его неприкаянная, погрязшая в кровавых грехах душа до сих пор бродит по свету, отыскивая себе подобных и заставляя их продолжать свое дело?

Чертыхнувшись, Профессор сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, это входило в его систему восстановления душевного равновесия. Нет, он не был религиозным человеком, он не верил ни в Бога, ни в черта, ни в бессмертие, ни в переселение душ. Все это — обскурантизм, мракобесие! Он просто переутомился. Просто слишком долго жил мыслями об Азефе, сжился с ним, с этим неординарным человеком, дерзко поставившим себя над всем — над общепринятой моралью и человеческими законами, над жизнью и смертью, над людьми и государствами, из ничтожного, нищего местечкового мальчишки ставшего демоном!

И опять пальцы скользнули на пульт дисплея. И опять по экрану побежали зеленые дьявольские огоньки.

«Азеф — натура чисто аферистическая... на все смотрящий с точки зрения выгоды, занимающийся революцией только из-за ее доходности и службой правительству не но убеждению, а только из-за ее выгоды».

И подпись: Сергей Васильевич Зубатов.

ГЛАВА 12

— Зубатов? Сергей Васильевич? О, это был очень порядочный, интеллигентный и благородный человек.

Холодное лицо баронессы словно осветилось изнутри, когда она произносила эти фразы. Раз за разом бывая вместе с Никольским у Марии Николаевны на чае, я привык к тому, что гостеприимная хозяйка, несмотря на возраст, отличалась живостью характера и блестящей памятью. Правда, блестящая память демонстрировалась ею в том, что касалось прошлого, в настоящем же она частенько путалась и тогда, с коротким горловым смехом и холодным бесстрастным лицом привычно оправдывалась.