Чернее ночи

— Я хотел бы с вами встретиться, господин писатель. Это очень (он подчеркнул голосом слово «очень»), очень важно.

И опять в его словах я уловил все то же странное возбуждение.

— Сейчас? Прямо сейчас? Хорошо, я сейчас же сажусь в машину и еду к вам, — отозвался я, вдруг инстинктивно почувствовав, что моему собеседнику грозит опасность.

Он помедлил, что-то мысленно взвешивая и принимая решение. Потом неуверенно выдохнул:

— Да нет, господин писатель... Сейчас, пожалуй, беспокоить вас не стану. А вот завтра... Завтра я буду с утра ждать у себя, не возражаете?

— Дакор (согласен), — отозвался я почему-то по-французски и решил уточнить:

— С утра... это для вас как? В какое время?

— Ну... — помедлил он, что-то прикидывая, — скажем, часов в одиннадцать. Только мне до этого надо будет на некоторое время отлучиться, кое-куда сходить, так что, если немного запоздаю, вы уж не обессудьте, господин писатель, дождитесь, обязательно дождитесь...

И, явно чтобы заинтересовать меня, добавил, почти перейдя на шепот:

— Хочу все-таки решить вопрос о кое-каких интересующих вас бумажках.

Меня обдало жаром: неужели же, неужели...

— Но я могу прибыть к вам уже минут через пятнадцать!— вырвалось у меня. — Улицы пустые, и стрельбы... не слышно.

— Лучше завтра, господин писатель, — последовал его вежливый, но твердый отказ. — Я сейчас буду занят... очень занят. Поймите меня правильно, господин писатель, да и вам рисковать не стоит... И не волнуйтесь, все будет хорошо. Итак, до завтра? — В последней его фразе промелькнула было неуверенность, но он сейчас же справился с нею: — Значит, до завтра, господин писатель. Завтра я непременно жду вас. До завтра...

В трубке щелкнуло, послышались гудки отбоя, а я все стоял, держа ее в руке и не решаясь почему-то положить на рычажки аппарата.

Сомнений не было: Никольский все-таки решил дать мне возможность познакомиться с его коллекцией, познакомиться с нею поплотнее, несерьезнее. За те недели, которые прошли со дня нашего первого разговора об Азе-фе за ужином в кафе на набережной и моего неожиданного представления баронессе Миллер, Никольский, видимо, убедился, что я всерьез загорелся делом его жизни, и решил наконец допустить меня к этому делу, если не на правах партнера, то по крайней мере на правах доверенного лица. Мне казалось, что за спиной у меня выросли крылья, сердце бешено билось от охватившего меня восторга. Завтра! Скорее бы пронеслось это время — до завтра. Казалось, никогда в жизни я не сталкивался с такой удачей, с которой столкнулся сейчас!

В эту ночь я долго не мог уснуть, голова моя была свежей и чистой, словно я выпил подряд несколько чашечек настоящего арабского кофе — кофе по-бедуински, который готовился до двадцати часов, превращаясь при медленном выпаривании в чистейший экстракт кофеина. И всю ночь, до самого рассвета, я ворочался с боку на бок, то и дело зажигая ночник и поглядывая на будильник.

С первыми проблесками наступающего утра я уже был на ногах. И странно: не было ни тяжести в голове, ни ощущения физической разбитости, ничего того, что обычно является обязательным результатом бессонницы. Я был полон приближением радостной, огромнейшей удачи, такой, которая должна была наполнить мою жизнь чуть ли не новым смыслом.

Стенографистка, принимавшая в это утро мой обязательный (отработка!) информационный материал для нашей газеты, то и дело просила меня диктовать помедленнее.

— Что ты гонишь сегодня, словно опаздываешь на поезд? — разозлилась она па меня в конце концов. — Или опять ваш район под обстрелом и надо спускаться в подвал?

— Спешу на свидание! —ответил я.

— Ого! — только и вырвалось у нее, но уговаривать меня «работать потише» она уже не стала.

В десять часов я был уже во дворе, у машины, мне вдруг стало казаться, что она может почему-то не завестись и до дома Никольского мне придется добираться каким-нибудь другим, случайным транспортом.

Но двигатель завелся, как говорится, с пол-оборота, и я некоторое время сидел в кабине, прогревая его, как хороший хозяин, и поглядывая на часы, вмонтированные в приборный щиток. Время, как обычно бывает в подобных случаях, тянулось медленно. Было еще только четверть одиннадцатого, а на то, чтобы добраться до библиотеки Никольского, хватило бы и пятнадцати минут.

«Ладно, — решил я, не в силах дольше бороться с самим собою, — поеду. Мало ли что может случиться в пути, пропорю колесо или окажусь в пробке, машина — дело ненадежное. А так — приеду пораньше, подожду у дома... полчаса или сколько там понадобится».

И, приняв такое решение, я выехал сквозь арку, вы-водящую со двора на улицу, и отправился ставшим мне привычным за последние недели путем, стараясь не слишком спешить, чтобы убить имевшееся у меня в за-пасе время.