Чернее ночи

Прежде всего было необходимо найти добровольца, готового пожертвовать собственной жизнью для «постановки акта». Таким добровольцем стал киевский студент Степан Балмашев.

Трудно сказать, имелся ли у Гершуни в голове план операции еще до того, как в январе 1902 года он вернулся в Россию. Азеф, которого в тот период обвинить в нелояльности к своим полицейским хозяевам вроде бы пока было нельзя, ничего конкретного о подготовке покушения на Сипягина не сообщал. Вряд ли Гершуни не доверял своему соратнику, посвященному в куда более важные тайны ПСР.

Много лет спустя историки высказывали предположение, что Гершуни действовал в этом случае экспромтом, осененный идеей уже на месте, а может быть, даже и после знакомства с Балмашевым. Недаром же в своих записках-воспоминаниях Зубатов назвал Гершуни «художником в деле террора». Судя по всему, в то время Гершуни только разрабатывал и опробовал тактику «постановки» террористических актов: ставка делалась на импровизацию, исходя из местных условий, никакой долгой предварительной подготовки, никакой слежки за «объектом», чтобы избежать провала еще на этой стадии. Удары должны были быть «короткими», неожиданными, оружие террориста — вошедший в те годы в моду браунинг. О метании бомб, как это практиковалось ранее народовольцами, речи при Гершуни не шло: может быть, «художник в деле террора» не желал гибели случайно оказавшихся поблизости людей, учитывая отрицательное воздействие в прошлом таких случаев на широкое общественное мнение и прежде всего на интеллигенцию? Сейчас ответить на этот вопрос нелегко.

К покушению на Сипягина Балмашев готовился в Финляндии, где действия охранки были в определенной степени стеснены политическими соображениями, но откуда добраться до Петербурга можно было в считанные часы и без каких-либо особых препятствий.

На всякий случай у Балмашева было и еще одно поручение: при невозможности застрелить Сипягина ему было предложено попытаться убить обер-прокурора Синода, всем ненавистного и имевшего огромное влияние на царя Константина Петровича Победоносцева, автора печально известного Манифеста от 29 апреля 1881 года— об укреплении самодержавия в России. Как это предполагалось сделать, осталось тайной, унесенной Балмашевым в могилу.

Уже рассказывалось о том, как Балмашев застрелил Сипягина в его собственной приемной, и о ликовании в связи с этим Ивана Николаевича (Азефа, Азева, Азиева и т. д.). Перед тем как дважды нажать курок, Балмашев вручил Сипягину запечатанный конверт с приговором, подписанным Боевой Организацией Партии социалистов-революционеров. Так «художник в деле террора» Гершуни решил продемонстрировать рождение своей БО, с появлением которой открылась новая трагическая страница российского революционного движения.

Вся сыскная система, все охранные отделения империи были поставлены на ноги. Из Балмашева вытрясти ничего не удавалось. На суде он дерзко заявил, что в террористическом акте против Сипягина «его единственным помощником было русское правительство». О том, что он выполнял решение Партии социалистов-революционеров, он не говорил, об этом говорили эсеры.

«Искра» же называла Балмашева социалистом и революционером и писала, что убийство им Сипягина — акт мести за расправы правительства над студенчеством.

Кстати, сам Степан Балмашев, выходец из семьи ссыльного народника, активно работавший по созданию революционных кружков среди рабочих, не разделял эсеров и социал-демократов и не противопоставлял их друг другу.

Гершуни искали по всей России, а он тем временем спокойно пребывал в Петербурге, готовя еще «два удара»: покушение па Победоносцева и петербургского генерал-губернатора Клейгельса. Покушений совершить не удалось по причинам, не зависящим от организатора и исполнителей, тоже добровольцев, подобранных Гершупи.

Лишь после этого Гершуни решил покинуть Петербург и отправился в Киев, узнав в пути о казни Балмашева.

Случайно встретившийся с ним в те дни Степан Слетов, впоследствии видный деятель ПСР, вспоминал его бодрым и жизнерадостным: «Весь дышит первым и крупным успехом. Вначале было дело, — цитирует он, — гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все споры излишни».

И тут же слова уже не просто социалиста-революционера, а командира Боевой организации ПСР:

— Пора выступать молодежи. Пусть грешит против конспирации. Время не ждет. Дана команда: все наверх!

Пять недель неуловимый Гершуни разъезжал по России, поддерживая регулярно связь с заграничным центром ПСР. Но выйти на его след все не удавалось: Азеф ничего о нем не сообщал, о роли Гершуни в терроре умалчивал, как и об основных планах террористов.