Чернее ночи

Он остановился, поймав себя на том, что чуть было не привел в сравнение боевиков Азефа, начинавших террор с ошибок и провалов, особенно в постановке покушения на Плеве. Но сидящей сейчас перед ним молодой особе совсем ни к чему было знать о том, что так прочно внедрилось в подсознание ее начальника — хватит с нее и того, что поговорили о Чехове...

— Дайте-ка мне, пожалуйста, еще раз взглянуть на фотографии, — протянул он руку Фелиции и, когда та исполнила его просьбу, разложил цветные фото перед собою на столе. — Так, отпевание господина Никольского... Баронесса Миллер, его гражданская, как говорили в старину, жена... Старики и старухи, обломки Российской империи. Я бы сказал — товарищи господина Никольского по классу. И здесь же Николаев, в церкви. Раньше такого партия бы ему не простила, но теперь у них там все по-другому, религиозность все больше входит в моду. Так... вынос гроба... И здесь Николаев помогает нести гроб. Дальше... русское православное кладбище... Общий вид, катафалк, и опять господин Николаев, поддерживает баронессу Миллер... Гроб Никольского у открытой могилы... Покойник в гробу... Опускание. Ну и так далее! — Он поднял взгляд на безучастное лицо Фелиции: — Надеюсь, с фотокамерой там крутился не наш человек?

Та обиженно пожала плечами:

— Зачем же? У наших людей и так работы по горло. Похоронное бюро обеспечивает все услуги, в том числе и фотографирование.

— За счет баронессы Миллер, конечно?

— Разумеется. Зачем же лишний раз тратить государственные деньги? Похоронное бюро взяло с нас лишь за оттиски-дубли... для близких и знакомых усопшего.

Профессор одобрительно хмыкнул:

— Как говорят в России, пустячок, а приятно! — И сразу же нахмурился: — Итак, перед нами новый объект — товарищ Николаев. Судя по фотографиям, он хорошо знал не только Никольского, с баронессой Миллер он тоже знаком и продолжает... общаться. Может быть, где-то здесь и найдется ниточка, ведущая к зеленому атташе-кейсу, тому самому, который Никольский вечером принес откуда-то к себе в библиотеку и который вы там на следующее утро не нашли? Думаю, что утром, еще до вашего шумного появления на сцене, старик отнес кейс туда же, где он его обычно хранил. И конечно же, не Николаеву, а в место понадежнее... например, особняк баронессы Миллер.

— Ее особняк тщательно охраняется, — позволила себе вмешаться в ход размышлений шефа Фелиция. — Баронесса наняла целую банду ливанцев и палестинцев, есть даже курды. В ливанские банки, которые столько раз уже грабились в годы гражданской войны, баронесса не верит и, судя по своей охране, предпочитает хранить ценности дома.

— Ну, разумеется, не для охраны бумаг Никольского платит она наемным бандитам, — поморщился недовольный тем, что его перебили, Профессор. — И все же работу придется начать с баронессы Миллер...

— Начнем, — вздохнула Фелиция, словно соглашаясь на нечто неприятное. И Профессор не замедлил отреагировать.

Кустистые брови его сошлись на переносице, тяжелый подбородок упрямо выдвинулся:

— Я бы советовал вам помнить, что приказы мои выполняются не в зависимости от настроения того, кому они отдаются!

Фелиция, подстегнутая его резким тоном, вздрогнула и выпрямилась, словно солдат, готовый стать по стойке «смирно».

— И работу необходимо выполнить в самые короткие сроки! — еще резче продолжал Профессор, вдруг вспомнив, что с утра стало известно: правительственный кризис может вот-вот разразиться, и тогда место в каком- нибудь зарубежном университете — на кафедре современной истории — ему придется искать уже в ближайшие недели. — Только осторожно, без шума, нам не нужны скандалы, — добавил он уже спокойнее, думая, что уходить ему надо тихо, не давая поводов журналистской голытьбе подзаработать на сенсации. Все должно быть тихо и тщательно подготовленной операцией.

И опять из подсознания выплыло имя Азефа, отказавшегося от ярких театральных постановок Гершуни и принесшего в террор свой стиль — холодный, трезвый, почти математический расчет, исключающий какие бы то ни было случайности. Правда, первая серьезная операция — против самого Плеве — чуть было не превратилась в то, что русские называют «первый блин комом». Но все свалили на Савинкова.

* * *

...— Савинков здесь!

Виктор Чернов бурей ворвался в кабинет Михаила Гоца:

— Сбежал, подлец, из Петербурга, все бросил и сбежал, как самый последний дезертир и трус!

Его трясло от ярости, он метался по обставленному дорогой мебелью кабинету, и казалось, что он вот-вот начнет крушить все, что попадается ему на пути.

— Виктор, пожалуйста, успокойся, прошу тебя...

Голос первого человека Партии социалистов-революционеров был спокоен и тих, за несколько лет работы с Черновым во главе ПСР Гоц привык к бурному темпераменту своего боевого товарища и не реагировал на его шумные всплески.

— Сейчас я встану, и мы с тобою вместе во всем разберемся.