Чернее ночи

— Может быть, вам помочь, месье? — сочувственно предложил он, указывая взглядом на кейс. — Тяжело, наверное?

— Нет, спасибо, Башир, донесу сам. Это ведь только до машины. Вот, везу в посольство...

Конечно, это был не самый хитроумный способ предупредить охотников за коллекцией Никольского, что ее у меня в квартире больше нет и она хранится за надежными стенами посольства, но ничего другого я придумать не сумел. Теперь же, надеялся я, если кто-то будет мною интересоваться, разговорчивый консьерж вспомнит и тяжелый зеленый атташе-кейс, который я на этих днях отвез в посольство.

Заперев кейс в железный шкаф в одной из комнат посольства, где мне было отведено место для работы (на случай чрезвычайных обстоятельств), я вернулся домой и опять поболтал у лифта с Баширом, демонстрируя ему, что вернулся из посольства с пустыми руками. И лишь после этого поднялся к себе наверх.

Квартира встретила меня привычной пустотой. Я прошел к себе в кабинет и уселся в рабочее кресло перед письменным столом. Взгляд мой упал на телефон, мне сразу же вспомнился тревожный голос баронессы Миллер, и на душе опять стало неспокойно. Если охотники за коллекцией Никольского ищут подходы даже к щедро оплачиваемым охранникам баронессы, то дело действительно приобретает серьезный оборот. И тут же — в который раз! — вернулась все та же мысль: кто они, эти охотники? Агенты какой-нибудь из действующих на Ближнем Востоке многочисленных спецслужб, превративших в последнее десятилетие Бейрут в свою базу и арену сведёния счетов? Или мафиози, действующие по поручению какого-нибудь коллекционера, вкладывающего миллионы в ценные исторические бумаги? В любом случае смерть Никольского доказала, что они готовы на все.

Думая об этом, я открыл сейф, достал оттуда браунинг покойного Льва Александровича и положил его перед собою на стол. Мне стало спокойнее, хотя... Хотя Никольского и это не уберегло

Дверца сейфа была заманчиво открыта, и я, решивший было сегодня утром отдохнуть, не удержался и достал очередную папку.

* * *

...«Поход на Плеве» продолжался. Подготовку теракта Азеф начал встречей с чувствующим себя виноватым Савинковым. Она состоялась в Москве, куда инженер Раскин с разрешения полицейского начальства отправился «снимать напряжение».

Разговор начался в кондитерской Филиппова и продолжался в отдельном кабинете одного из роскошных московских ресторанов. Позволив на этот раз себе хорошо выпить, Иван Николаевич безжалостно отчитывал Савинкова, как мальчишку, как провинившегося школьника:

— Ты трус и дезертир, — желтея от ярости, кричал он, потрясая кулаками, — другой на твоем месте пустил бы себе пулю в лоб! Хороши были бы мы, вся наша Боевая Организация, если бы какая-то провинциальная баба под самым нашим носом поставила бы теракт против Плеве и убила его. Считай, что нам просто повезло, что полиция загребла этих неумех, а то позору бы не обобраться! И так ЦК уже настроен против нас. Один только Слетов чего стоит! А эта дурища — Селюк...

Он пил и матерился, на губах его выступала пена, а бледный Савинков, не притронувшийся к щедро заказанному Азефом ужину, молчал, опустив голову.

Но постепенно от вкусной еды и щедрых возлияний Иван Николаевич добрел.

— Твоей обязанностью было ждать меня на месте и продолжать наблюдение за Плеве, а не сматываться за границу под крылышко Чернова и Гоца, они ведь тоже нам друзья до поры до времени, — сытно икнув, завершил он разнос и милостиво улыбнулся: — А теперь... давай расцелуемся, и кто старое помянет, тому...

Они встали из-за стола, обнялись и расцеловались.

«И любит же он целоваться», — вспомнились Савинкову слова, много раз слышанные об Азефе в партийных кругах. Сам он целовался с Азефом впервые и с трудом скрыл отвращение от его мягких, похожих на пропитанную влагой резину, толстых губ.

— А теперь, дорогой Павел Иваныч, давайте поговорим о дальнейшей работе, — опустившись на стул, Азеф ободряюще кивнув Савинкову. — Вы и ваши люди, отсиживающиеся сейчас в Москве, через некоторое время — поодиночке — должны вернуться в Петербург и начать все сначала: «извозчики», «разносчики», «продавцы газет»... Динамит я привез — спасибо господину Ратаеву, никогда так спокойно не ездил с подобным грузом. Действовать будете теперь вместе с Каляевым — вы ведь с ним старые, чуть ли ни с детства, друзья, да и совет он может при случае дать недурной...

Савинков, преданно внимавший Азефу, улыбнулся:

— Я очень люблю и уважаю Ивана.

— За наблюдение отвечаете вы, — продолжал неожиданно твердым голосом Азеф, — Каляев и Мацеевский — сигнальщики. Бомбисты — Сазонов, Боришанский и Покотилов. Этот давно рвется в дело, да все у него никак не получается: хотел убить министра Боголепова — Карпович опередил, просил Гершуни отдать ему Сипягина, а на дело послали Балмашева... Вот и дайте ему теперь возможность погибнуть за святое дело.

Савинкову показалось, что при этих словах на губах Азефа мелькнула циничная улыбка, но он не посмел поверить.