Чернее ночи

Оправданий у Савинкова не было никаких. Да, он опять фактически распустил отряд. Да, это он отправил Макса Швейцера в Петербург, чтобы предотвратить покушение на Плеве, намеченное Покотиловым на 14 апреля. Но убедить Покотилова отказаться от принятого решения Швейцер не смог, предотвратил покушение лишь трагический случай: в ночь на 14 апреля Покотилов, заряжавший бомбы, которые должны были быть брошены в карету Плеве, погиб при случайном взрыве. Предупрежденное таким образом об опасности, поднялось все Охранное отделение, а петербургская часть отряда оказалась еще более ослабленной. Теперь, по мнению Савинкова, «поход на Плеве» и подавно стоило если не отменить, то хотя бы на время отложить. Покушение же на Клейгельса можно было бы обставить театрально, в духе Гершуни, и тем самым на какое-то время нейтрализовать нарастающую агрессивность социалистов-революционеров («внутренников»), враждебно настроенных к «заграничникам» и Боевой Организации.

Все это Савинков и постарался как можно убедительнее изложить мрачно слушающему его Азефу. Слушая его, Азеф еле сдерживался. Как всегда, это с ним бывало в минуты ярости, лицо его пожелтело, глаза еще больше вылезли из орбит, скулы окаменели. Но он молчал, не перебивая Савинкова, лишь уперев в него тяжелый, неподвижный взгляд, и Савинков с ужасом ожидал, что сейчас, вот-вот, в любой момент произойдет взрыв и на него обрушится поток матерщины.

Но взрыва не произошло, Азеф сдержался.

— Кто дал вам право изменять решение Центрального комитета? — с тихой угрозой в голосе спросил он и тут же продолжал, не давая Савинкову открыть рта: — Почему вы здесь, в Киеве, а не в Петербурге? Вы говорите, что считали меня арестованным. То же самое вы говорили и в прошлый раз. Но если бы я и был действительно арестован, покушение на Плеве все равно не отменялось. Вы мне говорите, что отряду не хватает сил, что погиб Покотилов. Но вы должны быть готовы к гибели всей организации до последнего человека. Нанося удары, нужно быть готовым и самим получать их. И никаких оправданий быть не может. Если нет людей — их нужно найти. Если нет динамита, его необходимо сделать.

Теперь он говорил уже почти спокойно, не говорил, а наставлял, и все это походило на самолюбование. И Савинков понял, что гроза миновала, что не будет ни матерщины, ни потрясания кулаками, ни выступающей на губах пены — ничего того, что было в отдельном кабинете московского ресторана.

— Но бросать дело никогда нельзя, решение надо выполнять любыми средствами, — продолжал декларировать «генерал БО», и голос его становился все задушевнее. — Я был в Женеве, виделся с Гоцем и Черновым, мы говорили о вас. Да, Гоц в вас верит и то, что сейчас произошло, будет для него ударом. Зато Чернов и Слетов порадуются, они считают вас плохим знатоком людей, «импрессионистом». Мне так и говорили: Павел Иванович чересчур импрессионист, чересчур невыдержан для такого дела, как руководство террором. Так что же? Они правы? И должен вас отставить от террора, перевести в «массовики». А может быть, вы вообще вернетесь к социал-демократам, ведь террор они отрицают категорически. В свое время вы у них работали и даже написали статью «Петербургское рабочее движение и практические задачи социал-демократии»...

— Я призывал в этой статье к созданию единой, сильной и дисциплинированной организации, — пытался было объясниться Савинков, но Азеф прервал его:

— А теперь по собственному усмотрению, сами нарушаете приказы Центрального комитета и распоряжаетесь бойцами партии как вам вздумается! Ну на черта нам сдался этот Клейгельс?

— Три года назад, будучи петербургским градоначальником, он зверски расправился со студентами...

— Три года назад... — Азеф саркастически хохотнул: — Так это было три года назад! И кто теперь об этом помнит. Клейгельс сегодня уже не фигура. Фигура — это Плеве. И он должен быть убит. — Теперь голос Азефа звенел решимостью: — И он будет убит во всяком случае. Нами. Если мы его не убьем, его не убьет никто!

Так начался третий «поход против Плеве». На все дело Азефом из партийной кассы было взято семь тысяч рублей, и теперь он решил действовать всерьез — провались и этот очередной «поход», «внутренники» добились бы своего: «генерал БО» лишился бы своего поста и, следовательно, возможности бесконтрольно черпать из партийной кассы деньги на «нужды Боевой Организации».

Савинков под видом богатого англичанина Мак-Кулоха поселился в самом центре столицы, в роскошной квартире, с содержанкой, роль которой исполняла Дора Бриллиант, ушедшая в революцию дочь богатого еврейского купца. Егор Сазонов состоял при англичанине в роли «лакея», а «кухаркой» взяли П. И. Ивановскую, старую революционерку, каторжанку, бывшую в свое время членом Исполнительного комитета «Народной воли».