Чернее ночи

Действительно, инженер Раскин без устали доносил Ратаеву и письменно и устно, безжалостно отдавая революционеров полиции, особенно тех, кто еще осмеливался становиться у него на пути вроде уже упоминавшихся Марии Селюк и Слетова, которых он выдал за «самых опасных террористов». Рассчитался Иван Николаевич и с «одесской оппозицией». Вся она была отдана, как «руководители Боевой Организации» и «члены ЦК», хотя все это были лишь отбывшие срок ссыльные и политкаторжане, давно отошедшие от практической работы в партии кто по возрасту, кто по здоровью. Так отомстил им Иван Николаевич за попытку поднять против него в апреле 1904 года внутрипартийное восстание.

Иван Николаевич не хотел стоять на месте, понимая, что застой — загнивание, а загнивание — смерть. Надо было завоевывать новые высоты и в партии, и в Департаменте, поднимать себе цену во всех отношениях.

И вот уже Ратаев сообщает по начальству: по мнению инженера Раскина, социалисты-революционеры собираются ставить покушение на царя.

Расчет Азефа безошибочен: после убийства Плеве террор стал жутким кошмаром, преследующим не только сановный Петербург, но и царскую фамилию. Любая информация, связанная с разоблачением террористов, ценилась теперь Департаментом буквально на вес золота.

Мария Селюк и Слетов, отданные Азефом, как участники заговора против царя, а на самом деле бывшие активнейшими противниками террора, оказались надолго упрятаны за решетку.

А тем временем Иван Николаевич взялся за перестройку ставшей уже его полной собственностью Боевой Организации. Прежде всего надо было окончательно вывести ее из-под какого-либо подчинения Центральному Комитету ПСР. И вот уже выработан собственный устав БО, делающий ее зависимой лишь от решений собственного «особого комитета» — триумвирата во главе с «членом-распорядителем» Иваном Николаевичем. В комитет, как ветераны террора, вошли, кроме него, Савинков и Швейцер, получив тем самым официальное признание в качестве первых помощников «генерала БО».

Касса БО, в которой, по словам Савинкова, находились десятки тысяч рублей пожертвований, поступивших от «симпатиков», Центральным комитетом больше не контролировалась, и распоряжался ею по своему усмотрению «член-распорядитель», то есть Азеф. Молодежь рвалась в Боевую Организацию, но вступить теперь в нее было не просто. Иван Николаевич с приемом новых боевиков не спешил: провокатор, в свою очередь, опасался провокаторов.

С желающими вступить в БО он встречался лично и по многу раз. И чем горячее говорил кандидат о своем желании отдать жизнь за святое дело революции, тем мрачнее становился Иван Николаевич. Дав молодому человеку выговориться, он с суровым видом начинал уговаривать волонтера выбросить из головы эту опасную и чуждую здравому смыслу затею, расписывал террор как труднейшую и неблагодарнейшую, грязную, будничную работу, далеко не всегда дающую желаемые результаты.

— Есть ведь и другие, очень важные и нужные формы борьбы, — уговаривал он почтительно внимающего ему кандидата в боевики. — Партии нужны хорошие пропагандисты и агитаторы, организаторы-конспираторы, талантливые постановщики типографий и организаторы транспортов нелегальной литературы...

Постепенно голос Азефа становился задушевнее, он мягчал, в словах его были искренняя забота и желание помочь собеседнику выбрать наиболее подходящий ему путь в революцию, помочь ему найти в ней себя, избавить от грядущих разочарований.

Убеждать, подчинять людей своей воле он, как известно, умел, но если видел, что перед ним «твердый орешек», не переживал.

— Так что подумайте еще, все взвесьте, по плечу ли вам дело, в которое вы хотите вступить, оно ведь на всю жизнь, и выход из него может быть только один — смерть. А потом мы с вами как-нибудь встретимся и поговорим. Партии новые люди нужны...

Нет, он не отталкивал энтузиастов, рвущихся в террор, но заставлял их много и много раз подумать прежде, чем принимать окончательное, бесповоротное решение. И конечно же, проверял их самым тщательным образом.

К вновь принятым на первых порах относился чуть ли ни по-отечески, интересовался их личными проблемами, сочувствовал, подсказывал, помогал деньгами, как вспоминал впоследствии один из бывших боевиков, «казался необычайно внимательным, чутким и даже нежным».

И все это срабатывало. Насколько известно, среди отобранных им лично боевиков не оказалось ни одного провокатора, ни одного, кто бы не выдержал, сломался на допросе или раскаялся на суде, перед смертной казнью. И это прибавляло лавров Ивану Николаевичу, ведь среди боевиков Гершуни такие были. Когда же после разоблачения Азефа Савинков решил восстановить БО и сформировал свой собственный отряд, из двенадцати членов его группы трое оказались полицейскими провокаторами.