Черняев 1981

Мне пришло в голову (тоже, видимо, под влиянием разговора с Карякиным), что Достоевский в России не просто писатель= «создатель художественных произведений». Он играл примерно ту роль, какую на Западе Шопенгауэр, Ницше, Кьеркгор и т.п. философы (не Гегель, Кант, Фейербах), а философы - преимущественно гуманитарии с блестящим, художественным пером. А публицистика Достоевского - так она прямо (и по жанру) то же, что некоторые сочинения, например, Ницше.

9 марта 81 г.

Произошло всего много, именно поэтому некогда было писать.

Прошел съезд - XXVI съезд - может быть, последний, на котором присутствую. Начиная с XX-го, на всех бывал. К XXIV и к XXV «готовил» материалы к Отчетному докладу: Завидово - Брежнев, до этого Горки, Ново-Огарево - Пономарев, Александров. К этому съезду ничего непосредственно не готовил, т.е. в выездных бригадах не участвовал. Однако, совершенно неожиданно для себя был избран кандидатом в члены ЦК.

Съезд приличный. Доклад - народный, по простоте и остроте, приближенности к повседневному, с чем люди имеют дело. Арбатов и Иноземцев, которые были в дозавидовских и в завидовских бригадах и, с которыми много пришлось общаться в дни съезда (встречи, проводы иностранных гостей) ворчат, что, мол, в первом варианте, уже даже одобренном Брежневым, все было лучше. Но по замечаниям членов Политбюро пришлось де ухудшать - сглаживать, убирать остроту, откровенность и т.п.

Еще до съезда переварил, пропустил через себя около 500 «памяток» для бесед с иностранными делегациями. Беседы должны были проводить «прикрепленные» к делегациям члены ЦК, министры и проч. Но, как и прежде, все эти бюрократические инициативы остались при нас. «Прикрепленные» памяток не читали, а гости, если у них были вопросы к ЦК, требовали, чтоб с ними разговаривали замы Международного отдела. Так что все равно отдуваться пришлось нам, мне в том числе.

Заботы Пономарева насчет того, чтобы нашим, советским делегатам дать «вставки» по международным вопросам, особенно по МКД в их выступления в Кремлевском Дворце съездов, - оправдались. Написанное консультантами и произнесенное с трибуны съезда Шакировым, одним комбайнером, одним токарем и еще кем-то о критиканстве в адрес КПСС со стороны некоторых КП, об «интернационализме по-советски», о значении мира для МКД и проч., прошло под аплодисменты.

Среди своих рязанцев, т.е. в делегации на верхнем балконе, мне удавалось сидеть урывками. Встретили они меня очень радушно. От имени «рязанских мадонн» был вручен мне даже адрес по случаю дня Советской Армии (как раз день открытия съезда). А до этого, в субботу, когда они только что приехали, я их встречал у Георгиевского зала, чтоб вместе регистрироваться. Обнимались, фотографировались, а потом - конфуз: когда сели за стол и получили анкеты, я «с ужасом» обнаружил, что не взял с собой партбилета (я уж лет 25 его не ношу). Исправить ошибку для меня было проще простого - доехал в машине до ЦК, вынул из сейфа билет, да обратно. Но для рязанцев это было «шоком»: они смотрели на меня с сожалением и укором - как, мол, это так - явиться на высочайшее партийное собрание без партбилета?!

Основная моя работа во время съезда была за сценой, в буквальном и переносном смысле слова. В буквальном смысле потому, что съездовский «штаб» Международного отдела находился, как и прежде, в артистических уборных, точно позади главной сцены КДС.

В переносном - потому, что от нас (от меня непосредственно) зависело, что произнесут дорогие иностранные гости с трибуны КДС и на десятках митингов и активов в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и Риге. Примерно 150 ораторов (так как некоторые выступали дважды, а в некоторых делегациях выступал не только ее глава) и около сотни письменных приветствий съезду от иностранных друзей, от КП в первую очередь.

Пожалуй, больше тысячи страниц пришлось мне за несколько дней вычитать, отредактировать, а иногда просто переписать, чтоб это звучало «по-русски» и хоть какое-то производило впечатление в ораторском отношении. Вычистил оттуда кучи просто галиматьи и пытался придать ей какой-то смысл, предлагал сократить до допустимого (и условленного еще до съезда) размера, чтоб «Правда» могла поместить, а главное «снять» нежелательные моменты в политическом смысле.

Впрочем, трудно сказать, что из перечисленного было труднее.

Политически же пришлось бороться не только с «еврокоммунизмом» и попытками говорить об Афганистане и Польше в несогласном с нами духе (последнее было лишь у итальянцев и англичан). Больше всего пришлось сражаться с попытками объявить нас авангардом МКД и мирового революционного движения, а также «с благодарностью» указывать на то, что та или иная революция, или какая-нибудь другая победа освободительного движения была бы немыслима и не состоялась бы без помощи и поддержки Советского Союза (как раз для Рейгана и Хейга!). Были «музыкальные моменты» и другого рода: так крыли свои правительства и режимы, что после появления соответствующих речей в «Правде», дело оказалось бы на грани разрыва дипломатических отношений (ярчайший пример - Иран).