Черняев 1985

Встречи с иностранными делегациями. Гнетущее впечатление от английских коммунистов. Равнодушные, занятые своими мелочами (вот уж поистине «тред-юнионистское» сознание, прямо по Ленину). И как я весь вечер за торжественным ужином на Плотниковом ни изгалялся, пытаясь возбудить их интерес к нам, к горбачевской новизне, пускался даже в излишнюю самокритику, реакция была вялой и шокирующе примитивной.

Зато совсем наоборот - Дэнис Хили, теневой министр-лейборист, старый знакомый, крупная национальная и международная фигура. Он искал контактов, разговоров, спорил, шутил, язвил, фотографировал (его хобби), и со мной, и с Арбатовым, и с Загладиным, и «подсказывал», как вести дело с Рейганом, чтоб добиться чего-нибудь. Под конец уверял меня, что празднование 40-летия (и в Англии, и в Европе, и здесь) - свидетельство того, что народы могут влиять на свои правительства. После приема в Кремле он пошел в Парк культуры, насмотрелся там нашей «массовости», в восторге был от общения с самым простым людом, к нему подходили, трогали за кресты на груди (он воевал во флоте), расспрашивали, рассказывали про себя (при нем был Виктор Кубекин, бывший советник в Лондоне, из КГБ, умнейший парень и красавец).

А в аэропорту я, приехав провожать его и Прискотта (из руководства компартии Великобретании), застал его пишущим статью для «Обсервера» - о 40- летии в Москве. Мне пришлось прощаться с ними обоими вместе, уселись в комнатке для гостей за коньяк. Я произносил всякие речи, старался шутить, подначивать. В ответ говорил Хили и под конец спохватился и выпалил, обращаясь к Прискотту, примерно такое: «Я думаю, что товарищ Прискотт не в обиде на меня, что я проговорил за нас обоих и съел все время до самолета (тот закивал головой, жалко и подобострастно улыбаясь). Впрочем, прошу прощения, после событий в вашей партии, которые закончатся скоро чрезвычайным съездом, можетбыть я уже не смогу называть вас товарищ, придется употреблять - «господин» (мистер!)».

Все захохотали. Но это был великолепный ход против скатывания КПВ к антисоветизму.

Познакомился на приеме с Шапиро - лейбористка из Новой Зеландии. Прелестная, милая женщина. Впервые в СССР. На все смотрит «очарованными» глазами, хотя и приехала из едва ли не самой антикоммунистически респектабельной буржуазной страны. Говорили «протокольно», но очень по- доброму. Я тоже старался ее «очаровать». В конце пребывания она мне заявила: самое главное впечатление - это, что советские такие же простые, нормальные люди, как все. Поехала в Ленинград, обнималась с Терешковой, пойдет к ней в гости, в другие наши комитеты. А, между прочим, ее нам характеризовали не только, как близкую к премьеру Хоуку, но и как ярую сионистку (она, хотя и Шапиро, но не еврейка, а англичанка).

Прием в Кремле был хаотичный, а для меня и очень суетный. На 11 моих делегаций было всего два переводчика (один из них Кубекин, который не отходил от Хили). Сопровождающих делегации (сотрудники нашего Отдела) в большинстве своем не пустили на прием. И пришлось мне, взяв рюмку, ходить от одного к другому, в промежутках наталкиваясь не на «своих» (люксембуржцы, немцы, филиппинцы, итальянцы, не говоря уж о знакомых московских) - и каждому что-то надо говорить «значительное». Но на всех я, кажется, не угодил, в том числе на Уинстона - слепого негра - председателя КП США.

И, наконец, я смог отметить Победу с Колькой Варламовым , моим фронтовым другом. Поговорили о Лигачеве. Когда ему АОН предложила гонорар за лекцию, прочитанную им (осенью) перед слушателями, он пришел в бешенство. И «так» не оставил - запретил выписывать гонорар работникам аппарата, которые приезжают туда время от времени выступать. Жену свою круто поставил на место, когда она попыталась воспользоваться его положением.

Порассуждали о Горбачеве - я от него в таком захлебе, что готов простить даже упоминание о Сталине в докладе о Победе. Однако не надо было этого делать (я, видимо, был единственный в Кремлевском Дворце Съездов, кто не хлопал в момент самых бурных аплодисментов при этих словах). Горбачев (понять можно) поддался инерции, общему настроению. Не хотел поощрять ворчунов, давать им пищу. А надо было бы пренебречь. Показать характер, дать понять, что и Сталину не следует прощать того, чему не может быть прощения (тех 20 млн., которых мы потеряли в войне, особенно в 1941 году).

15 мая 85 г.