Черника на снегу

– Допрос – это слишком грубо. Думаю, он просто поговорит с тобой…

– …и спросит, не подозреваю ли я кого-нибудь? Не было ли у Миши врагов и так далее? Но как вам всем объяснить, что убили ангела?! Он был ангелом, понимаешь, Марк? Хотя ты, конечно, понимаешь… Ты знал его, хотя вы в последнее время виделись не так часто. И что мне теперь делать? Как жить дальше? У нас, к сожалению, детей нет. Мы не проверялись, не хотели причинить друг другу боль. Но надежда всегда оставалась. Если бог на свете есть, то он подарит мне малыша, такого же ангелочка, каким был Миша!

Маша посмотрела на Марка как-то странно, покраснела. И Марк вдруг подумал, что Маша, произнося эту последнюю фразу, подумала не о том, что может уже оказаться беременной от Миши, а о том, что единственным мужчиной, кроме Миши, отцом ее ребенка может стать Марк. Если он согласится. Если они сделают это сейчас. Марк даже не понял, откуда у него вдруг появилась сама мысль об этом. Неужели сработала телепатия и мысль, отправленная ему Машей, дошла до него и прижилась, пустила корни?

Он спросил ее, молча, глядя ей прямо в глаза: неужели такое возможно? И она ответила ему: да.

– Но до прихода Ивана Ильина, следователя, может, осталось всего лишь несколько минут! – Эти слова Марк произнес уже вслух. Странное дело, но он воспринимал Машу сейчас не как вдову своего лучшего и уже погибшего друга и даже не как женщину, а как человека, остро нуждавшегося в его, Марка, помощи.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил он уже напрямую, чтобы проверить свои предположения.

Даже если, подумал он, я ошибаюсь, она воспримет мой вопрос как риторический. Она же сказала: «Если бог на свете есть, то он подарит мне малыша, такого же ангелочка, каким был Миша». И он ей вроде как ответил: «Ты действительно этого хочешь?»

Он уже предугадывал ее ответ, только не знал, правильно ли они поняли друг друга. И тогда он, словно ныряя в ледяную реку, спросил, задыхаясь от волнения:

– Ты хочешь, чтобы мы с тобой сделали ребенка Миши?

Он так рисковал быть изгнанным из этого дома, из жизни этой обезглавленной семьи, что его пробила нервная дрожь.

– Марк, да, ты все правильно понял… Никто же не узнает! Ни Рита, ни Миша. Но у меня будет ребенок, и я назову его Мишей. Я остаюсь совсем одна. Я не готова к этому. Если ты не сделаешь этого, то я очень скоро последую за Мишей. И мы исчезнем… Все. И мой нерожденный малыш.

– А если ты беременна?

– Не думаю… Кроме Миши, у меня никого не было. Никогда. Марк, ну же! Пока не пришел Ильин…

Она подошла к нему совсем близко, и он обнял ее, почувствовал, что она вся дрожит. Маленькая хрупкая Маша, во всем черном. Прозрачная черная косынка, скрывающая волосы, завязана узлом на затылке. Он нежно провел ладонью по ее голове, стянул косынку, погладил ее по волосам. Потом взял ее лицо в свои ладони, приблизил к себе и поцеловал. Как выпил глоток сладкой воды… Потом, пользуясь тишиной, тем, что Ильин еще не пришел, он легко подхватил Машу на руки и отнес ее в угол комнаты, на диван, понимая, что в спальне они не смогут не думать о Мише. На ровном упругом диване они словно продолжили свой разговор о Мише, о продолжении жизни – да, о том, что жизнь продолжается, и невозможно допустить, чтобы семья исчезла. Марк почувствовал в себе силу, он был настолько возбужден, что даже если бы в эту минуту раздался звонок в дверь, он все равно бы не остановился. Он хотел ни о чем не думать, но не получалось, он пытался проанализировать свои ощущения в тот момент, когда он задирал подол черного тесного платья Маши, хотел понять, что он чувствует – приближающееся наслаждение, граничащее с безумием, или же он просто выполняет ее просьбу и не видит в ней источник нестерпимого удовольствия… Он окончательно запутался, он постанывал на ней, чувствуя под собой ее нежное хрупкое тело, стремящееся ему навстречу; он чувствовал, как она терзает его плечи, как царапает шею, судорожно хватается за ворот свитера… Когда все закончилось, Марк с горечью подумал, выпуская ее из своих объятий, что он только что исполнил роль своего погибшего друга, что примерно такие же ощущения испытывал и Миша, держа в своих руках жену.

– Иди, Марк, в ванную, а я не пойду… – Маша, разрумянившаяся, с растрепанными волосами, торопливо приводила себя в порядок, повязывала косынку. Затем она легла на живот и вытянулась, плотно сдвинув ноги. – Мне надо как-то так лечь, чтобы все получилось…

Марку стало, как это ни странно, даже обидно, что она не восприняла его как мужчину, что она подошла к этой неожиданной близости по-женски деловито и теперь ее больше всего заботило положение ее тела, при котором может произойти оплодотворение.

– Тебе надо встать на руки, – усмехнулся он.

И тут она словно что-то поняла, встала, подошла к нему, присела перед ним и положила голову ему на колени. Потерлась о них, затем поднялась, нашла губами его губы, поцеловала.