Черника в масле

– Имеете в виду южный берег залива? Знаете, когда мы затевали этот проект, тоже думали обосноваться там, среди гигантов. Я ведь сам в тех местах раньше работал, знал всё и всех. Но потом, когда посчитали, оказалось, что колоссы отбрасывают слишком много тени.

– В смысле?

– Всё очень дорого. Очень-очень. Офисы, жильё. Плюс слишком много соблазнов для сотрудников. Знаете, когда твои соседи, друзья и знакомые занимаются чем-то глобальным, жужжат тебе про это в уши на всех вечеринках, довольно тяжело сосредоточиться на работе над своим маленьким, но гордым проектом. Многие из моих бывших коллег, кто там остался, мне сейчас открытым текстом жалуются, что молодые программисты работу у них зачастую воспринимают, как промежуточное звено, ступеньку, на которой они рассчитывают пересидеть, пока не обзаведутся подходящим резюме и связями, чтобы пролезть в «Гугл», «Эппл» или куда-нибудь ещё. А потом лет семь назад правительство Северной Калифорнии объявило о налоговых льготах, чтобы сманить стартапы вроде нас к себе. Ну, мы с ребятами почесали лысины – ага, тогда она у меня уже была – и рванули на другую сторону залива. И вы знаете, ни разу потом не пожалели. У нас хорошо, тихо, сосны, а океан так же в двух шагах. Но значительно спокойнее и уютнее, чем в Долине. Потерпите, сами всё скоро увидите.

– О, уже жду с нетерпением.

– Прекрасно. Только сначала у нас будет очень много очень срочной работы.

***

В голове всё плыло и покачивалось. Казалось, что она задремала в лодке, большой, деревянной, как у деда. Тот был старым упрямцем и до последнего отказывался, когда дети предлагали скинуться и помочь ему купить современный катер, из дюралюминия или стеклопластика.

– Что вы понимаете, сопляки безмозглые, – обычно говорил он в ответ на такие предложения. – Эту лодку я построил сам, под присмотром своего отца, упокой Господь его беспокойную душу. Мы с ней вместе столько миль прошли, столько рыбы поймали. Нет уж. Оставьте все эти ваши современные игрушки себе. А мы с моей старушкой вместе жили, вместе и отправимся в последнее плавание.

Именно в ней Мэнди иногда пряталась, когда они с матерью приезжали погостить к старику. Бывало, что и засыпала в ней же. Тогда мир тоже покачивался, как сейчас, только ещё при этом присутствовал лёгкий плеск воды и резкий, неистребимый запах рыбы.

Возможно, что вода где-то плескалась и сейчас, но расслышать этот звук ей мешал чудовищный шум в ушах. В нос бил странный букет запахов, незнакомых и неприятных. Во рту ощущался явный металлический привкус, как будто она за каким-то дьяволом засунула за щеку пару монет.

Она попыталась было проверить содержимое рта языком, но он почему-то оказался сухим, шершавым, неестественно большим и непослушным. При попытке открыть рот выяснилось, что губы склеились и вовсе не жаждут размыкаться. Мэнди издала сквозь них невнятное мычание и решила проверить, слушаются ли её глаза. Те отозвались довольно охотно, в зрачки хлынул поток болезненно яркого света. Она заморгала и снова попыталась что-то сказать. Вместо этого снова получилось мычание, но губы на небольшом участке всё-таки расклеились, и в рот всосалась тонкая струйка прохладного воздуха.

Сквозь шум в ушах до неё дошли какие-то голоса. Кто-то взял её за руку холодными гладкими пальцами, приподнял вверх, обернул вокруг плеча широкую шершавую ленту. Потом раздалось ритмичное шипение и руку толчками стало стискивать плотное кольцо. Мэнди очень хотела посмотреть, что происходит, но не могла повернуть голову. Смогла только прищурить глаза и рассмотреть часть потолка над собой.

В комнате на самом деле было вовсе не так светло, как показалось в первую секунду. Горела одна-единственная лампочка под коническим белым абажуром. По контрасту с её светом дощатый потолок казался совсем тёмным, хотя его и освещал откуда-то сбоку другой источник. Жёсткое плотное кольцо на плече Мэнди наконец-то разжалось, незнакомый голос произнёс что-то неразборчивое. Слева в поле зрения вплыло лицо. Нижнюю часть его закрывала белая повязка, но глаза и волосы казались определённо знакомыми.

– Привет.

А, это ты, Кара. Она хотела сказать это вслух, но для этого нужно было, чтобы тебя слушались язык и губы. Справа появилась рука, провела чем-то прохладным и влажным по губам, потом поднялась вверх. В пальцах белела марлевая салфетка. Кто-то бережно отёр лоб, щёки и нос Мэнди. Она в ответ попыталась всё-таки наклонить голову вправо. Ещё одни знакомые черты над белой маской.

– Привет, Лукас…

– Ну, вот и ты. Хочешь пить?

Она слабо кивнула. Лукас осторожно просунул её в рот хоботок доисторического фарфорового поильника, в рот побежала холодная вода. Сделав несколько глотков и чуть не подавившись, Мэнди вернула себе способность говорить больше двух слов подряд.

– Что со мной, ребята? Где я?

– Ты в больнице, приходишь в себя после операции.

– Какой операции?

– Ну, на ноге. Помнишь?