Чернила и огонь

– Я могу связать вас с тем книготорговцем, – заверил он. – А он мог бы найти хорошего покупателя.

Его лукавый взгляд, то, как он заглядывал в бокал, чтобы не смотреть в мою сторону, то, как он бродил, словно хотел поскорее вернуться к своей любимой бутылке… Меня все раздражало в этом типе. Он жаждал получить комиссию за посредничество в сделке и помощь в продаже «Парнаса», будто не верил, что мы способны далеко продвинуться без его участия. А больше всего меня бесило, что он изо всех сил изображал из себя спасителя, как будто считал нас какими-то тварями дрожащими, которые по воле случая попали в его владения, несмотря на всю шаткость его положения. Надо было обладать немалой наглостью, чтобы предложить нам такую выгодную для него сделку и даже бровью не повести. Казалось, он считал, что обладает всеми привилегиями мира. Самоуверенности у этого типа было хоть отбавляй, а вот совести ему недоставало. Причем сильно.

– А что случилось с Хербстом? – вмешался Олег. – Вы сказали, он умер.

Сделав над собой усилие, чтобы на какое-то время отложить этот вопрос, Вальдерроблес взглянул на библиотекаря.

– Он умер в 2012 году, в девяносто девять лет, но перед этим долго болел.

Неплохой возраст для человека, который посвятил большую часть жизни тому, что разворовывал все библиотеки, что попадались ему на пути, и разрушал жизни тех, кто пытался ему в этом помешать. Должно быть, Олегу в голову пришла та же мысль, потому что он бессознательно (или почти) стиснул зубы.

– Его жена умерла в 1990 году. С тех пор он был сам не свой. – Эта деталь меня удивила. Вальдерроблес устремил взгляд к верхним полкам ближайшего стеллажа, словно там, наверху, лежали решения всех его проблем. – Рак, – сказал он, и, казалось, его голос стал чуть тише, когда он произнес это жуткое слово. – А всего лишь через год его дочь, моя супруга, скончалась от той же болезни. Это его добило.

Мне впервые показалось, что я уловила истинную сущность человека, стоявшего передо мной: несчастного и обреченного на одиночество, но пытавшегося сделать вид, что он живет именно той жизнью, которой хотел. Его плечи еще больше поникли под поношенным, мешковатым пиджаком.

– В последние годы жизни Хербста его разум постепенно угасал. Иногда он разговаривал сам с собой и нес всякую бессмыслицу. Во время одной из наших последних бесед перед тем, как он окончательно впал в безумие, он сказал мне, что сам во всем виноват. Что именно из-за него умерли его жена и дочь. Что он стал жертвой проклятия, или чего-то в этом роде.

В этот момент его вдруг охватила печаль, будто это воспоминание причинило ему боль, как бы он этому ни сопротивлялся.

– Как он умер? – поинтересовалась я.

– Настал момент, когда я уже не мог за ним ухаживать. – У меня были дела, которые нужно было уладить, знаете ли. – Он произнес это так, словно пытался оправдаться. У меня не возникало сомнений, что он не уделял своим делам должного внимания, но я воздержалась от комментариев. – Я поместил его в дом престарелых в Кадисе. Он прожил там несколько лет, вплоть до самой смерти. За ним хорошо ухаживали, и я знаю, что он там был очень счастлив.

Эти слова прозвучали фальшиво. Казалось, он испытывал чувство вины, что так поступил, но не хотел, чтобы кто-либо ставил его поступок под сомнение. Я догадалась обо всем, что он решил не рассказывать: заполучив этот особняк, мужчина начал распродавать мебель, книги и имущество своего тестя, чтобы выплатить мучившие его долги.

У меня оставался лишь один вопрос, который невозможно было обойти вниманием: каким человеком нужно быть, чтобы вот так все потерять?

«Идиотом», – заключила я.

Отбросив эту мысль, я повернулась к Вальдерроблесу, одновременно пытаясь разобраться еще в некоторых вопросах, взглянув на них с другой точки зрения, которую открыл мне этот неожиданный свидетель.

Все начинало обретать смысл.

Этот мужчина признался, что вел дела с Хуаном Мануэлем из книжного магазина «Мануэль де Фалья». Не его ли тот имел в виду, когда говорил о «клиенте-немце»? Вальдерроблес – чисто испанская фамилия, но, возможно, он воспользовался фамилией своего тестя, Хербста, чтобы совершить все эти сделки. Он мог сделать это, чтобы скрыться от кредиторов. Может, это и заставило книготорговца усомниться в его национальности?

На самом деле у меня не было никакого способа это узнать.

Тем не менее Хуан Мануэль хотел заполучить «Испанский Парнас» для клиента, готового заплатить за него сколько угодно. Речь точно не шла о типе, стоявшем передо мной, который, похоже, не проявлял ни малейшего интереса к тому, что за книгу мы привезли, и не располагал деньгами, которых хватило бы на подобную покупку. Олег пристально на меня посмотрел, словно спрашивая: «Что дальше?» Мне и самой хотелось бы это знать, но вряд ли этот человек, рассеянно смотревший в опустевший стакан, принесет нам еще хоть какую-то пользу. Я мысленно составила список мест, где мы могли бы найти больше информации о Хербсте, и он оказался пугающе коротким.