Но Барашкин не помнил: он не занимался воспитанием этой череды великовозрастных бездельников и не трудился запоминать их имена. Федор Гаврилович сам подсаживал их на крючок — в основном, это были деньги, но иногда приходилось прибегать и к шантажу — и селил их в квартире, оформленной на его дочь. Он говорил им, что и про кого писать, где и на что фотографировать и как слепить сенсацию из преподнесенной информации.
Барашкин большую часть времени был уверен, что губернатору нет нужды самому заниматься подобными мелочами. По гулким коридорам здания администрации города Б ходил осторожный слух, что Кравченко получает удовольствие от садистской игры в шахматы с людьми и пестует свой синдром Бога, а его карманный журналист — его пешка, дошедшая до противоположного края доски, его названный ферзь, его тайное оружие, которое, отслужив свое, идет на переплавку в червонцы. Барашкин пресекал этот бесполезный треп: то, что его начальник делает с этими креаклами, казалось ему невинной забавой, к тому же очень удобной и приносящей пользу. Если ему нравится заниматься этим самостоятельно и у него хватает на это времени, то *hy not?
Но иногда, когда ему приходилось отчитывать очередного неподконтрольного писаку за накаляканное, ему казалось, что Кравченко ему попросту не доверяет.
Всех, даже сильных мира сего, иногда одолевают вопросы без ответа.
Глава седьмая
Анфиса с мазохистским упорством пыталась вспомнить свою вчерашнюю апатию после амфетамина. Она напоминала сиесту для мозга: приятная пустота, будто бредешь утром после классной вечеринки по лужку с лютиками, уставшая, но без тошноты и головной боли.
«Ничего этого больше не будет», — эта мысль стучала ей настырным молоточком в левый висок, — «в ближайшие два года точно». Сейчас все ее сознание заполняла невнятная субстанция, состоящая из могучего аромата антисептика, фекалий и пригоревшей молочной каши.
Она посмотрела по сторонам, на всех этих тупых и счастливых беременных самок, и вдруг ей показалось, что внутри у них копошатся черви, а не дети.
— Неудивительно, — пробурчала она себе под нос, — сырая рыба нынче в моде.
Она встала с больничной скамейки и побрела к выходу. Ее провожали сочувственные взгляды. Старая санитарка даже покачала головой и цокнула языком.
— Бедная, — тихо сказала она, — наверно, ребеночка потеряла…
Анфиса не помнила, как добралась домой.
За барной стойкой Вася и Зуля учили Алису играть в покер.
— Что такое эти ваши блайнды? — вопрошала она, — привет, Аська.
— Привет, — помахала ей Зульфия.
Вася, единственный во всем мире, кто всегда мог верно истолковать выражение ее лица, тревожно замолчал и выпустил карты из рук.
Анфиса скинула с себя туфли и куртку прямо на пол. Хорошо, что все они здесь: есть вероятность, что Вася оставит ее в живых.
— Я беременна и собираюсь рожать, — сообщила Заваркина тускло, ни к кому не обращаясь, — если ты заставишь меня делать аборт, я покончу с собой. Я не шучу.
Проговорив эти слова, Анфиса прошла к кровати и упала на нее плашмя. Она накрыла подушкой ухо, чтобы не слышать их разговоры, и отключила сознание.
Она решила оставить ребенка. Несмотря на недоумение, которое вызывали у нее дети, Заваркину всегда очаровывали рассказы об эмоциях, которые обуревают молодых мамаш. Все эти «чтобы ощутить, надо родить» интриговали ее донельзя: ей хотелось уж если не испытать эти чувства, то хотя бы понять их. К тому же, пожилая докторша и перепуганная ее истерикой медсестричка пообещали ей здорового и крепкого младенца.
Следующие пару часов Анфису никто не тревожил, и ей даже удалось задремать. Но когда спасительная подушка сползла с ее уха, голоса ворвались в ее сознание и заставили прислушиваться сквозь сон.
— Это очень маленький город, — сказала Зульфия, — ты все правильно делаешь.
— Мне понадобится твоя помощь, — сказал Вася. Его голос звучал глухо.
— Только не навешивай на меня ничего сверх моих возможностей, — забеспокоилась Зуля, но осеклась, — конечно, я о ней позабочусь…
Анфиса раздраженно зашевелилась. Ей не хотелось, чтобы какие-то решения относительно ее персоны принимались без ее участия.
— Я пойду, — засуетилась Зульфия, заметив ее телодвижения.
Анфиса выползла из кровати, только когда за ней захлопнулась дверь. Вася был полностью одет и собирал свои пожитки в большую дорожную сумку.
— Нам придется отсюда уехать, — он, не глядя на нее, отодвинул зеркальную дверцу шкафа и сгреб оттуда стопку футболок. Они глухо шмякнулись на дно сумки. — Я устроюсь на новом месте и заберу тебя. Из моего бизнеса, как ты понимаешь, просто так не соскочишь, поэтому придется устроить маленький спектакль. С кульминацией где-нибудь в феврале. Зульфия о тебе позаботится.
— Кульминация в феврале, но уезжаешь ты прямо сейчас? — раздраженно уточнила Анфиса, устраиваясь на барном стуле и тщетно пытаясь поймать его взгляд.
— Да, уехать мне нужно прямо сейчас, — произнес он, сфокусировав взгляд на ламинатной пластинке у себя под ногами.
— Посмотри на меня! — вдруг заорала Анфиса.