Чернила (СИ)

Зуля не знала, к чему готовиться. Скандальная статья давно отшумела свое, в Дубном дали воду, мир был восстановлен. Чего еще хотел от нее Барашкин?

Зульфия зашла в его прохладный кабинет, прошлась по ковру, укравшему звук ее шагов, выдвинула из-под приставного стола тот же стул, на котором сидела в прошлый раз, осторожно уселась и посмотрела на Барашкина. Тот сосредоточенно подписывал чернильным «Монбланом» какие-то документы.

— Добрый день, — поздоровалась Зульфия. Вице-губернатор поднял на нее насмешливый взгляд. Он изучал ее с минуту, после чего коротко кивнул.

— Вы, наверно, не догадываетесь, почему я вас позвал? — спросил он, зачем-то взмахнув своей дорогой ручкой.

— Нет, — призналась Зульфия, — но вы же мне объясните, правда?

— Правда, — сказал он бодро, снова взмахнув ручкой. С ее пера сорвалась чернильная капля и, пролетев довольно приличное расстояние, шмякнулась на стол перед Зульфией. И она, и Барашкин проводили ее взглядом.

— Стол испорчен, — сказала Зульфия равнодушно. Внутри он была напряжена, сжата, как пружина в руках у часовщика.

— Это вы верно подметили, — вдруг развязно подмигнул ей вице-губернатор.

Он встал со своего кресла и, обойдя приставной стол с другой стороны, остановился напротив Зульфии.

— Представьте, что этот предмет меблировки, сделанный из редких пород дерева и отполированный приходящей уборщицей — это город Б. А вы… Вы — чернила, — Барашкин ткнул пальцем в каплю и размазал ее. Зульфия прерывисто вздохнула: не зря он начал с метафоричного размазывания ее по столешнице.

— Так вот, — продолжал он, — если вам позволить летать там, где вам вздумается, вы испортите весь стол и сведете на нет труд множества людей.

«Ах, вот оно что!», — подумала Зульфия. Метафора показалась ей неправдоподобной, и, если честно, довольно глупой, но она благоразумно промолчала.

— Вы — чернила, — снова повторил он, — если перефразировать, то вы — «чернилы». Вы и ваш якобы фотограф Анфиса Заваркина. Вы очерняете и пачкаете наш город добра и благополучия для собственной потехи…

Ехидные слова рвались у Зульфии с языка. Ей хотелось напомнить, что не она потехи ради «обезводила» в самую жару целый поселок с живыми людьми. Не она давала идиотские комментарии и не она присылала ничего не значащие отписки в ответ на вполне вменяемые запросы. И не она сейчас врет и выкручивается, пытаясь представить все случившееся нелепостью, недоразумением, не стоящим внимания.

Но Зульфия не решилась озвучить свои мысли. Она лишь повела бровью, давая знать всматривающемуся в ее лицо Барашкину, что ожидает продолжения.

— Я хочу, чтобы вы работали на меня, — наконец выпалил он и замолчал. Зульфия поняла, что время реагировать.

— Мне нужны подробности, — сказала она, пытаясь сгладить модуляции своего голоса и не дать пробиться негодованию. Она догадывалась, что если отказаться тут же, «не отходя от кассы», да еще и присовокупить несколько крепких словечек, то вице-губернатор, как выражается Заваркина, сотрет ее в порошочек.

Барашкин, будто поняв, что компромисс возможен, вернулся в свое кресло и расслабился.

— Город выпускает газету под названием «Благая весть», — начал он, — ничего особенного, очередной листок с городскими новостями. Я хочу, чтобы вы взяли ее под свое крыло и, как исключительно чуткий руководитель, превратили ее в нечто стоящее. Не буду скрывать: задача сложная. В штате предусмотрено всего две ставки: вас, редактора и начальника, и одного журналиста. Временами к вам на практику будет направляться интерн, выпускник журфака, которого вы сможете обучить всем премудростям профессии. Я считаю, что для вас «Благая весть» — это шанс раскрыть все свои таланты: и как руководителя, и как педагога, и как журналиста.

Вице-губернатор сделал паузу и Зульфия поняла: Барашкин пытался играть на ее тщеславии и желании блеснуть и выделиться из местной серой журналисткой братии, скучной как подложка под замороженной курицей. И она с удивлением обнаружила, что не прочь принять этот вызов. К тому же, владелец «Причудливых новостей», который поимел немало проблем из-за ее самодеятельности, дал ей понять, что рано или поздно укажет ей на дверь. Причем, скорее, рано, чем поздно.

— Но у меня есть условие, — голос Барашкина стал вкрадчивым, — вы возьмете на ставку журналиста определенного человека.

«Ага!» — возликовала та часть Зульфии, что была помешана на конспирологии, — «соглядатай!».

— Это не то, о чем вы подумали, — Барашкин будто прочитал ее мысли, — я хочу, чтобы вы взяли на работу вашего фотографа Анфису Заваркину. Нельзя дать пропасть такому таланту.

Барашкин улыбался, а Зульфия опешила. Не потому, что не хотела работать с Анфисой, а потому что не ожидала такого поворота. Да, фотографии были замечательные, но это не повод делать из Заваркиной журналиста.

— Мне нужно время, — сказала она. Барашкин встал и застегнул пуговицу на пиджаке, давая понять, что не против окончания аудиенции. Он подошел к поднявшейся со стула Зульфие и протянул ей руку.