Чернильное сердце

– Каприкорн… – Фенолио выговаривал это имя почти нежно. Он смотрел поверх плеч Каприкорна, словно забыл, что тот, о ком он говорит, стоит прямо перед ним, а не находится по-прежнему в совсем ином мире, замкнутом обложкой книги. – Конечно, у него есть и другое имя, но он и сам успел его позабыть. С пятнадцати лет он называет себя Каприкорном – по учёному названию Козерога, знака, под которым он родился. Каприкорн, Неприступный, Непостижимый, Ненасытный хочет, чтобы в нём видели бога. Или дьявола. Но разве у дьявола есть мать? – Фенолио в первый раз за время разговора посмотрел Каприкорну прямо в глаза. – У тебя она есть.

Мегги взглянула на Сороку. Сжав костлявые руки в кулаки, она подошла к краю ступенек и вся вытянулась, но Фенолио говорил очень тихо.

– Ты распространял слухи, что она из знатного рода, – продолжал он. – Ты даже рассказывал иногда, будто она королевская дочь. А твой отец был, как ты утверждал, мастером, ковавшим оружие при его дворе. Красивая история, ничего не скажешь. Рассказать тебе мою версию?

В первый раз заметила Мегги страх на лице Каприкорна, безымянный страх без конца и начала, а за ним, как огромная чёрная тень, вставала ненависть. Мегги нисколько не сомневалась: Каприкорну хотелось в эту минуту убить Фенолио, но страх связывал руки ненависти и делал её ещё больше.

Замечал ли это Фенолио?

– Да, расскажи свою историю. Почему бы нет? Глаза у Каприкорна стали неподвижные, как у змеи.

Фенолио проказливо улыбнулся, совсем как его внуки.

– Отлично, продолжим. Насчёт мастера, ковавшего оружие, ты, конечно, солгал.

Мегги по-прежнему казалось, что старик от души забавляется. Он вёл себя так, будто играет с котёнком. Неужели он так мало знал своё собственное создание?

– Отец Каприкорна был простой кузнец, подковывавший лошадей, – продолжал он, совершенно не смущаясь холодной яростью во взгляде Каприкорна. – Он давал сыну поиграть горячие уголья и иногда колотил его сильно, как подкову на своей наковальне. Он колотил его за всякое проявление жалости, и, уж конечно, за слёзы, и за каждое «я не могу» и «у меня не получается». «Важнее всего сила! – поучал он мальчика. – Правила всегда устанавливает тот, кто сильнее, так что уж постарайся быть тем, кто их устанавливает». Мать Каприкорна тоже считала это единственной неопровержимой истиной на свете. И она каждый день говорила сыну, что однажды он станет сильнее всех на свете. Она была не принцессой, а простой служанкой с загрубевшими руками и коленями, и она, как тень, следовала за сыном даже тогда, когда он начал её стыдиться и выдумал себе новую мать и нового отца. Она восхищалась его жестокостью, ей нравилось видеть, что он внушает страх. И она любила его сердце, чёрное, как чернила. Да, у тебя камень вместо сердца, Каприкорн, чёрный камень, доброты в нём не больше, чем в куске угля, и ты очень, очень гордишься этим.

Каприкорн снова занялся своей запонкой, он крутил её и глядел на неё так задумчиво, будто всё его внимание сосредоточилось на красном кусочке металла, а не на том, что говорил Фенолио. Когда старик замолчал, Каприкорн старательно поправил манжету и смахнул прицепившуюся нитку с рукава. Похоже, заодно он смахнул и гнев, и ненависть и страх, потому что их не было больше заметно в его равнодушном, бесцветном взоре.

– Что ж, старик, захватывающая история, ничего не скажешь, – сказал он тихо. – Она мне нравится. Ты хорошо врёшь, и поэтому я подержу тебя здесь. Пока. До тех пор, пока мне не разонравятся твои истории.

– Подержишь здесь? – Фенолио распрямился. – Я вовсе не собираюсь здесь оставаться. Что…

Но Каприкорн зажал ему рот рукой.

– Ни слова больше, – прошептал он. – Баста рассказал мне, что у тебя трое внуков. Если ты рассердишь меня или вздумаешь рассказывать свои басни не мне, а моим людям, я попрошу Басту завернуть несколько молодых змеек в подарочную бумагу и подложить под дверь твоим внукам. Я выражаюсь достаточно ясно, старик?

Фенолио опустил голову, как будто слова Каприкорна переломили ему шейный позвонок. Когда он вновь поднял голову, из каждой его морщины глядел страх.

С довольной улыбкой Каприкорн сунул руки в карманы брюк.

– Да, все вы к чему-нибудь да привязаны своим не в меру мягким сердцем, – сказал он. – Дети, внуки, братья и сёстры, родители, собаки, кошки, канарейки… И так у всех: у крестьян, у лавочников, и даже у полицейских есть семья или хотя бы собака. Достаточно поглядеть на её отца. – Каприкорн так неожиданно показал на Мегги, что она вздрогнула. – Он придёт сюда, хотя знает, что обратно я его не выпущу, как и его дочку. И всё же он придёт. Ну не удивительно ли устроен мир?

– Да, – сказал Фенолио, – удивительно. – И в первый раз посмотрел на своё создание не с восхищением, а с омерзением.

Похоже, Каприкорну это понравилось больше.

– Баста! – позвал он и поманил его к себе. Баста подошёл с нарочитой медлительностью.

Он всё ещё выглядел обиженным.

– Отведи старика в комнату, где мы раньше держали Дариуса! – приказал Каприкорн. – И поставь часового у дверей.

– Ты хочешь, чтобы я отвёл его к тебе в дом?