Чернильное сердце

– Ещё безумнее, чем то, что вы мне уже рассказали? Это вряд ли возможно, правда?

Внуки Фенолио спрятались в шкафу и со смехом захлопнули дверцу.

– Я выслушаю вашу идею, – сказал Фенолио. – Но сначала я хочу видеть Сажерука!

Мо взглянул на Мегги. Не часто случалось, чтобы Мо не держал своё обещание, и всякий раз он чувствовал себя при этом более чем скверно. Мегги очень хорошо это понимала.

– Он ждёт на площади, – поколебавшись, сказал Мо. – Но позвольте сначала мне переговорить с ним.

– На площади? – Фенолио вытаращил глаза. – Это просто чудесно! – Он шагнул к маленькому зеркалу, висевшему рядом с кухонной дверью, и пригладил пальцами свои тёмные волосы, словно боялся, что Сажерук будет разочарован внешностью своего создателя. – Я сделаю вид, будто вовсе его не вижу, пока вы сами меня не позовёте! – сказал он. – Да, так и договоримся.

В шкафу что-то загрохотало, и оттуда вылез Пиппо в куртке, доходившей ему до пят. На голове у него красовалась шляпа, она была ему чересчур велика и соскальзывала на глаза.

– Конечно! – Фенолио сорвал шляпу с головы Пиппо и надел её сам. – Придумал! Я возьму детей с собой! Дедушка с тремя внуками – вряд ли такое зрелище вызовет какие-то подозрения, как вы считаете?

Mo только кивнул и подтолкнул Мегги в узкий коридор.

Они пошли по улочке обратно к площади, на которой стояла их машина. Фенолио следовал за ними на расстоянии нескольких метров. Рядом с ним, словно щенята, скакали его внуки.

ПРЕДЧУВСТВИЕ

И тогда она отложила книгу. Посмотрела на меня. И сказала:

– Жизнь несправедлива, Билл. Мы учим детей обратному, но тем самым поступаем подло. Не просто лжём, а лжём жестоко. Жизнь несправедлива, никогда не была иной и не будет.

У. Голдман. Принцесса-невеста

Сажерук сидел на каменных ступенях и ждал. Ему было не по себе, но, чего он боялся, он и сам не знал. Может быть, памятник за его спиной слишком откровенно напоминал ему о смерти? Смерти он боялся всегда, он представлял себе её тёмной и холодной, словно ночь без огня. Правда, было для него кое-что и пострашнее смерти, а именно – уныние. С тех пор как Волшебный Язык выманил его в этот мир, оно шло за ним по пятам, как вторая тень. Уныние, от которого руки и ноги делаются тяжёлыми, а небо – серым.

Мимо него по ступенькам скакал мальчик. Вверх-вниз, без устали, на лёгких ногах, с радостной улыбкой, как будто Волшебный Язык перенёс его прямиком в рай. Почему он так счастлив? Сажерук огляделся, посмотрел на узкие дома, бледно-жёлтые, розовые, цвета персика, на тёмно-зелёные ставни и крыши из красного кирпича, на олеандр, который пышно цвёл перед каменной оградой, словно его ветви пылали ярким пламенем, на кошек, гревшихся у тёплых стен. Фарид подкрался к одной из них, схватил за серую шерсть и посадил себе на колени, пусть та и запустила когти в его ногу.

– Ты знаешь, что здесь делают, чтобы кошки не слишком размножались? – Сажерук вытянул ноги и, прищурившись, смотрел на солнце. – Как только наступает зима, люди запирают своих кошек в доме, а для бродячих ставят перед дверью миски с отравленным кормом.

Фарид почесал кошку за острыми ушками. Его лицо оцепенело, на нём не осталось и следа блаженного счастья, благодаря чему оно ещё минуту назад казалось таким кротким. Сажерук быстро отвернулся. Зачем он это сказал? Ему мешало счастье на лице мальчика?

Фарид отпустил кошку и поднялся по ступеням к памятнику.

Сажерук всё ещё сидел, поджав ноги, когда вернулись двое их спутников. У Волшебного Языка в руках не было книги, он хмурился… а на его лбу были написаны угрызения совести.

Почему? С какой стати Волшебного Языка мучит совесть? Сажерук недоверчиво осмотрелся, сам не зная, что собирался увидеть. У Волшебного Языка все мысли всегда написаны на лице, он похож на вечно открытую книгу, страницы которой может читать кто угодно. А вот про его дочь этого не скажешь. Догадаться, что у неё на душе, не так легко. Но когда она сейчас приблизилась к нему, Сажеруку показалось, что в её глазах таилось что-то вроде заботы. Может быть, это было даже сострадание. Не относилось ли оно к нему самому? Что такого рассказал этот писака, чтобы девочка так на него смотрела?

Он поднялся на ноги и стряхнул пыль с брюк.

– У него больше не осталось ни одной книги, так? – сказал он, когда отец и дочь подошли к нему.

– Так. Они все украдены, – ответил Волшебный Язык. – Ещё несколько лет назад.

Его дочь не сводила глаз с Сажерука.

– Что ты так уставилась на меня, принцесса? – закричал он на неё. – Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я?

Попал в точку. Сам того не желая. Он не собирался ничего угадывать, и уж тем более – правду. Девочка кусала губы, глядя на него по-прежнему со смесью заботы и сострадания.