Чернильное сердце

Каприкорн обернулся. От его взгляда Мегги вздрогнула, как от прикосновения холодных пальцев к спине. Ресницы у него были белые, как паутина.

– Элинор наверняка знает больше книг о сокровищах, чем твой тощий чтец! Намного больше, – прибавила Мегги запинаясь.

Мокрые пальцы Элинор сжали руку Мегги так крепко, что чуть не раздавили.

– Да, конечно! Не сомневайтесь: кое-какие истории мне наверняка придут на ум, – проговорила она сдавленным голосом.

– Вот как? Что ж, посмотрим! – сказал Каприкорн, скривив свои губы.

По знаку хозяина подручные толкнули в спину Элинор, Мегги и Мо и повели их мимо столов, красных колонн и статуи Каприкорна к тяжелой, со скрипом отворившейся двери.

Тень от церкви падала на площадь перед домами. На улице пахло летом, небо было ясное, и солнце светило как ни в чем не бывало.

Мрачные перспективы

Удав положил на минуту свою голову на плечо Маугли.

– Храброе сердце и учтивая речь, – сказал он. – С ними ты далеко пойдешь в джунглях. А теперь уходи отсюда скорей вместе с твоими друзьями. Ступай спать, потому что скоро зайдет луна, а тебе не годится видеть то, что будет.

Р. Киплинг. Маугли[7]

Накормили их действительно досыта. Около полудня женщина принесла хлеб и оливки, а вечером лапшу, пахнущую свежим розмарином. Но набитый живот не скрашивал бесконечные часы ожидания и не умалял страх перед завтрашним днем. Даже книге это вряд ли удалось бы, впрочем, о чтении нечего было и думать. Под рукой не было ни одной книги. Ничего, кроме глухих стен и закрытой двери. По крайней мере, лампочку заменили, и им не пришлось сидеть в темноте. Мегги то и дело посматривала на щель под дверью, чтобы узнать, не стемнело ли, и представляла, как на улице ящерицы греются на солнышке, – она заметила их на площади перед церковью. Интересно, выбралась ли наружу та изумрудно-зеленая, что выползла из кучки рассыпанных монет? И что стало с мальчиком? Стоило Мегги закрыть глаза, как перед ней вставало его потрясенное лицо.

Мегги спрашивала себя, думает ли Мо о том же. С тех пор как их снова заперли, он не сказал ни слова. Сразу бросился на солому и отвернулся к стене. Элинор тоже была неразговорчива. Когда Кокерель закрыл дверь на засов, она только пробурчала:

– Как великодушно! Гостеприимный хозяин расщедрился еще на две кучи плесневелой соломы, – а потом уселась в угол, протянула ноги и, насупившись, принялась рассматривать то свои колени, то грязную стену.

– Мо! – произнесла Мегги, когда тишина стала невыносимой. – Как ты думаешь, что они сделают с мальчиком? И что это за друг, которого ты должен вычитать для Каприкорна?

– Не знаю, Мегги, – сказал Мо не поворачиваясь.

Больше она его ни о чем не спрашивала, просто устроила себе спальное место рядом с ним и принялась бродить вдоль голых стен. Может, за одной из них сидит сказочный мальчик? Она прислонилась ухом к стене. Ни звука. Кто-то нацарапал на штукатурке свое имя: Рикардо Бентоне, 19.5.96. Мегги пальцами провела по буквам. На расстоянии двух ладоней было еще одно имя. И еще одно. Мегги подумала: «Что с ними стало, с Рикардо, Уго, Бернардо?.. Может, и мне написать свое имя на случай, если…» – но она предусмотрительно не стала додумывать эту мысль до конца.

За ее спиной Элинор, кряхтя, растянулась на соломе. Мегги обернулась и встретила ее улыбку.

– Что бы я сейчас отдала за расческу! – сказала Элинор, убирая волосы со лба. – Никогда бы не подумала, что в такой ситуации буду мечтать именно о ней, но так и есть. Боже, я растеряла все свои невидимки, должно быть, я похожа на ведьму или растрепанную щетку.

– Нет-нет, тебе лучше без всяких заколок: они у тебя все время съезжали, – сказала Мегги. – Мне кажется, ты даже помолодела.

– Помолодела? Хм. Ну что ж, тебе виднее. – Элинор посмотрела на себя: ее свитер был в грязи, а по чулкам ползли три стрелки. – Там, в церкви, ты меня выручила, – проговорила она, одергивая юбку. – Не струсила. А вот у меня ноги от страха стали ватными. До сих пор не понимаю, что со мной произошло. Сама себя не узнаю. Такое впечатление, что старая добрая Элинор уехала домой и оставила меня тут одну. – Губы у нее задрожали, и Мегги показалось, что она сейчас заплачет. Но прежней Элинор удалось одержать верх. – Смотри-ка, правильно говорят: только в беде можно понять, из какого теста ты сделан, – добавила она. – Я всегда думала, что меня ничем не пронять, а на деле оказалась самой настоящей трусихой. Стоило какому-то негодяю помахать у меня перед носом ножом, как я сдрейфила.

Элинор постаралась сглотнуть предательские слезы, но они все-таки выступили у нее на глазах. Она раздраженно вытерла их тыльной стороной ладони.