Чернильный орешек

Снисходительно улыбаясь, Анна развернула лоскуток холста и увидела высеченную из какого-то диковинного темно-зеленого камня крошечную пару туфелек, каблуки которых были соединены золотым колечком, а через него вполне можно было бы продеть цепочку или ремешок. Она подняла на него вопросительный взгляд, а Сэм радостно произнес:

– Видишь ли, Святой Криспиан – покровитель сапожников. Теперь тебе понятно, почему я не смог устоять?

– Они очень хорошенькие. А как называется этот зеленый камень?

– Жадеит, он привезен из Китая, и тамошний народ считает, что он приносит счастье. Когда люди женятся, или уезжают в длительное путешествие, или когда рождается ребенок, китайцы на счастье дарят что-то, сделанное из жадеита.

Анна приподняла туфельки, потрясла их в руке и критически поглядела.

– Мы можем надеть их на ремешок, чтобы повесить малышу на шею. Ты так много узнал об этом жадеите. Кто тебе его продал?

– Один старик в маленькой лавке… она стоит почти незаметно, на улочке Нью-Колледж, – он подошел к колыбельке, в которой спал ребенок, и с любовью посмотрел на него. – Он такой красненький и сморщенный, такой нежный, будто смятый лепесток розы. Как все-таки прекрасно после всех сражений и убийств увидеть что-то новое и юное! Жизнь вместо смерти…

Он поднял глаза на Анну и встретился с ее взглядом. Он не в силах был постичь перемену, произошедшую в ней. Сэм влюбился в капризную и тщеславную девушку, а женился на женщине. Горькие переживания как бы стерли с нее все наносное, никчемное, и теперь в Анне появились открытая ясность и проницательность, которые, возможно, она унаследовала от матери. Появилась способность ценить людей. Она поняла, что мужчина, за которого она вышла замуж, этот спокойный сдержанный человек, когда-то презираемый ею, оказывается, обладает такими замечательными качествами, как мужество, благородство и честность, и это было достойно ее преданности ему. Открытость же позволяла Анне выказать ему эту преданность всецело и без колебания.

– Анна, – произнес он слегка застенчиво, – я хотел бы, чтобы ты знала, каким счастливым ты меня сделала… ты и теперь вот этот мальчик. Когда закончится война, не вернуться ли нам в Нортумберленд, в имение моего отца? Я уверен, что тебе там понравится. Это девственный гористый край, Шевиоты, этакое овечье царство… Но очень красивое. После смерти отца имение перейдет мне, и мы устроим замечательный дом для себя и детей…

– Детей? – переспросила Анна.

Сэм, пока говорил это, держал ее руку, и она видела эти мечты на его лице, мечты о покое и процветании – полной противоположности войне, разрушениям и смерти.

– У нас ведь будет много детей, правда? – спросил он.

– Мне бы хотелось родить от тебя детей. Но когда у тебя будут собственные сыновья… что же станет с этим?

Он посмотрел на спящего младенца, на его крошечную прелестную ручонку на подушке, подле маленького красного личика. Это дитя Рейнольда… Но ведь он и Рейнольд были одной крови, и он любил своего брата. Сэм сжал руку Анны и сказал:

– Анна, жена моя, я люблю тебя. Твои дети – это мои дети. Если у меня даже будет сотня сыновей, Криспиан навсегда останется моим первенцем.

Анна подняла его руку к своему лицу и прижалась к ней щекой, ибо она не могла найти слов, чтобы выразить свою благодарность.

В декабре у Кэтрин родилась дочь, которую назвали Катериной. Она была хилой и болезненной, никто не надеялся, что она выживет. Ричард не желал окрестить это крохотное создание, и Мэри-Эстер опасалась, что девочка умрет некрещеной и, стало быть, ей будет отказано в вечной жизни на небесах. Хватало, конечно, и прочих бед, чтобы терзать ее сердце. Гетта была чем-то обеспокоена, и это плохо отражалось на ее здоровье. Она ведь всегда была такой пухленькой, кругленькой, загорелой, такой веселой крошкой. Мэри-Эстер с болью смотрела, как девочка становится бледной, худой и теряет интерес к жизни. Теперь она не пела, сидя за работой, а когда играла на спинете или на гитаре, песни исполняла очень печальные.

Мэри-Эстер, конечно, пыталась выяснить у дочери, в чем дело, но Гетта молчала. Она интересовалась и у отца Мишеля, не упоминала ли Гетта на исповеди о причине своей печали, но он ответил отрицательно. Мэри-Эстер изо всех сил старалась вытянуть Гетту из дома, чтобы чем-то развлечь, занять ее, но ничто не помогало. Она хотела бы отправить ее куда-нибудь погостить, в надежде, что перемена обстановки, возможно, поднимет настроение дочери, но при нынешнем положении в стране единственным возможным местом для визита был Шоуз, а царившая там атмосфера вряд ли смогла бы помочь Гетте.