Чернильный орешек

В самом же доме жизнь стала полегче с тех пор, как умерла бедняжка Кэтрин, поскольку Ричард мало-помалу возвращался от ее религии и «философии» к тому удобному равнодушию, которое было присуще истинному англичанину. Слуги его также более не доставляли хлопот, ибо служанка Страх загадочным образом забеременела, а лакей, что помоложе, Борец, женился на ней. Событие, конечно, вызвало вдоволь веселья и насмешек у слуг-йоркширцев. Ну как же – гордые пуритане пали так низко, лишив себя милости Господней! Но все это было довольно скоро забыто, в особенности после того, как Страх и Борец были переведены в небольшой штат прислуги в Твелвтриз: супругов обычно не держали в большом доме. Другой слуга, Если, вскоре после грехопадения Страх отправился к себе домой, в Восточную Англию. Морлэнд, похоже, вздохнул с облегчением, как могла бы вздохнуть лошадь, у которой из-под седла вытащили три колючих камушка. Мэри-Эстер предположила, что Ричард возвратился к своим былым блудливым привычкам, но возраст, опыт и женитьба, похоже, обучили его хотя бы осмотрительности, поскольку она никогда не раскрыла ни одной из его интрижек. Отчуждение между нею и Эдмундом продолжалось, и здоровье у нее ухудшалось, но Мэри-Эстер находила утешение в детях. Много времени и любви она уделяла Кэти. Девочка с трудом дожила до четырех лет. Она перестрадала всеми мыслимыми хворобами, не избежала и несчастных случаев, и, казалось, жила только потому, что Господь никак не мог решить, с каким же недугом будет лучше прибрать ее к себе. К четырем годам она была худеньким и тщедушным существом с желтоватым оттенком кожи, а на голове произрастал лишь тоненький пучок волос, поскольку все они повыпадали во время одной из ее болезней и с тех пор так никогда и не выросли как положено. Словом, Кэти представляла собой мало вдохновляющее зрелище, и слуги, питавшие естественное пристрастие к цветущим и здоровым детишкам, пренебрегали ею, насколько им доставало дерзости. Ричард с ужасом взирал на свое чадо и предпочитал держаться от нее подальше. Таким образом, как и в случае с Ральфом, Кэти выросла, считая своей матерью Мэри-Эстер. Сама же Мэри-Эстер обнаружила, что, несмотря на удручающую внешность и физическую слабость, у девочки был нежный нрав и способность испытывать привязанность, да и учиться тоже.

– Когда-нибудь, – шептала Мэри-Эстер, целуя Кэти на ночь, – в один прекрасный день, мы еще их всех удивим, цыпленочек. Мы распахнем дверь, широко-широко, и ты предстанешь перед ними, красивая и ученая, словно бабочка, появившаяся из своего кокона.

Но даже сама Мэри-Эстер плохо верила в это, хотя пофантазировать было, конечно, приятно. Давая Кэти уроки, она научила девочку написать по-латыни наверху ее азбуки, там, где обычно помещают посвящение на будущую учебу, – «Катерина-бабочка, дочь Христова». Но однажды зашел отец Мишель, прочитал это посвящение и, от души расхохотавшись, взял у Кэти перо и изменил надпись на «Катерина-гусеница, дочь скорби». Мэри-Эстер рассердилась, но в глубине души признала справедливость его уточнения, ибо Кэти, желтенькая, морщинистая и безволосая, в самом деле очень напоминала гусеницу. И, к сожалению, это прозвище так к ней и прилипло.

Смерть Кэтрин и отъезд ее слуг смягчил и отношения с Шоузом, и маленький Кит теперь брал уроки в Морлэнде вместе с Эдуардом. Эдуард в свои тринадцать лет был рослым красивым мальчиком, внешне очень походил на своего отца и в равной степени являлся всеобщим любимцем у слуг и у членов семьи. В учебе, однако, он особых способностей не проявлял, да к тому же был еще и ленив, так что маленький Кит, которому исполнилось всего восемь лет, без всяких затруднений держался с ним наравне. Кит отличался удивительной сообразительностью во всем, но был очень впечатлительным, а поскольку он рос исключительно в атмосфере любви, свирепый нрав и громкий голос отца Мишеля пришлись ему не по душе. Зато Эдуард, благодаря своему дерзкому и бесстрашному характеру, ничего не боялся, поэтому частенько защищал Кита, отвлекая внимание учителя. Кит же, в свою очередь, помогал Эдуарду, объясняя ему те задания, которых тот не понимал, – отец Мишель был слишком нетерпелив, чтобы снова повторить их. Вот так между двумя мальчиками и возникла крепкая дружба.