Черно-белая радуга

– Дела? – равнодушно спросил Миша, почувствовав, что на этом их вечер заканчивается.

Андрей растерянно потер лоб: «Ну а куда же без них? Тебя подбросить куда-нибудь?».

– Да нет, спасибо. Я, пожалуй, пройдусь. Просим счет?

Когда машина Андрея наконец вклинилась в непрерывный железный поток на проспекте, Миша отвернулся, поднял воротник пальто и медленно направился к метро, поглядывая на все еще убранные по новогоднему витрины, хотя разбитной январь вчера перетек в тусклый февраль. Раздраженный своей неудовлетворенностью от встречи, он принялся перебирать в памяти жесты и слова Андрея, чтобы понять, что именно вызывало в нем эту неудовлетворенность.

Анализ не занял много времени – на подходе к станции Миша уже понял, что за разговорами на общие темы скрывается нежелание – а может, даже и боязнь – Андрея раскрыться, рассказать о себе и своей жизни. И причиной этого, скорее всего, был не его характер, а непреходящая неуверенность. Словно Андрей и сам не мог понять, зачем он встречается с Мишей. «И зачем людям для всего нужно объяснение?», – все еще с раздражением подумал Миша и остановился перед ларьком. Помешкав под выжидательным взглядом недобро нахохленной продавщицы, он попросил пачку тех же сигарет, какие курил Андрей.

10.

Стянув тесные сапоги, Анна вошла в ванную – еще чужую, но уже пропитавшуюся слегка запахами ее косметики – и принялась тщательно очищать лицо от макияжа. Плитки пола приятно холодили стопы, отекшие и натруженные в новых сапогах, которые она купила специально для встреч с потенциальными работодателями. Для длительной ходьбы они оказались слишком неудобными, а ходила Анна сегодня много – в поисках трех офисов, куда ее пригласили на собеседования.

Из ванной Анна прошла на кухню и выложила из сумки на стол творог, груши и бутылку белого вина. Несмотря на свои мечты о вкусных ужинах в одиночестве, она еще ни разу не готовила в этой квартире и включала плиту всего несколько раз только чтобы сварить кофе. Основным же ее рационом пока были фрукты и каши быстрого приготовления, и для удовлетворения слабого аппетита этого вполне хватало.

Она налила в бокал вина, выключила свет и, не снимая юбочного костюма, приобретенного с той же целью, что и сапоги, забралась с ногами на подоконник. Внизу шумели увлеченные лепкой снеговика дети. Без интереса понаблюдав за ними, Анна подняла глаза на небо. Снег высыпался из него ленивыми хлопьями, так радовавшими детей и так удручавшими Анну. Она с вздохом вспомнила теплые и беззаботные вечера в Шарм-эль-Шейхе и глотнула вина, надеясь постепенно вытеснить им хандру.

Боль в животе, беспокоившая ее несколько дней после аборта, уже ушла, но за монотонностью тоскливых мыслей она едва заметила это выздоровление. Светлее мысли становились лишь тогда, когда она приносила в свой дом новые вещи – лампы, шторы, бокалы, и даже бодрый фикус – и пыталась рисовать, но однообразные собеседования назойливо напоминали ей о душевной неустроенности. Ей вовсе не хотелось ходить на работу в офис и коллектив и добиваться там результатов, нужность которых она подвергала сомнению уже сейчас, даже не получив еще места. Однако работа была нужна. В первую очередь не ради денег – их пока казалось достаточно, но ради желания убедиться, что она полноценна и без мужа. Работы и рабочих успехов требовало ее травмированное самоуважение. Поэтому на собеседованиях она улыбалась и всем своим видом пыталась убедить интервьюеров, что они не ошибутся, выбрав ее. Чтобы эта улыбка получалась более убедительной, Анна пыталась читать статьи о том, как сменить уныние на удовлетворенность, но даже и не дочитывала их до конца, понимая, что чужой опыт страданий не ослабит ее собственных – так же как не ослабляет зубную боль сознание того, что у всех людей в очереди к дежурному стоматологу тоже болит зуб.

Она еще раз наполнила бокал вином и провела ладонью по ноге. Нога уколола через колготы ладонь волосками, и Анна поморщилась от отвращения. И тут же удивилась такому отвращению к собственному телу, подумала, что это чувство, вероятно, вызывает укоренившаяся в ней установка общества – соответствуй стандартам, чтобы не остаться в одиночестве. Как раз о стандартах внешности она читала на днях статью, в которой говорилось о том, что бритые ноги стали для женщин обязательным пунктом ухода за телом вскоре после того, как в одном из номеров Harper's Bazaar за 1915 год была напечатана фотография модели с бритыми подмышками. Анна усмехнулась своей внушаемости и, прихватив бутылку и телефон, отправилась в ванную брить ноги.

Она села в ванну, лишь на четверть наполнившуюся очень горячей водой. Проведя ладонью по впалому животу, еще хранившему бледный след морского загара, она согнала с кожи мелкие пузырьки и откинулась назад, скользнула критичным взглядом от груди до щиколоток. И тут же брезгливо поморщилась, вдруг подумав, сколько человек мылось здесь до нее. Она перегнулась через край ванны и вытащила из-под нее дневник, так и лежавший там с того дня, как она впервые обнаружила его.