Чёрно-белая сказка

Мы стояли в наших домах, мы хотели обнять мастерские, пекарни и музыкальные магазины. Но в улицы, самые красивые на свете, приехали грузовики и бульдозеры.

Вместе с нами выселяли индийцев, малайцев, филиппинцев, а мы, чернокожие, с того дня перестали делиться на зулусов, коса, тсвана, мы стали одной чёрной рекой, текущей в печальные земли.

Сердца сочились кровью. Женщины и мужчины горько плакали, забирались в кузовы, и тащили скарб. Дети рассыпались в страхе, убегали в закоулки, но их ловили и отдавали в протянутые руки.

Другие сопротивлялись: строили жалкие заграждения, стояли с плакатами у въёздов в квартал. Кто-то ложился под бульдозеры. Одна старушка, ей было уже девяносто лет, не вышла из дома. Её нашли внутри без сознания, когда никого вокруг не осталось.

Душу города опустошили, и посеяли ненависть.

Потом дома растворялись в душном воздухе: разные бродяги забирали оконные рамы, железные краны и трубы. Уносили целые стены, выложенные керамической плиткой. Шестой квартал исчезал, как исчезает время.

Мы приехали сюда, на эту большую, плоскую землю. На свалку режима. Раньше эти места были огромным морем песка, который качали ветра. Ещё британские власти, чтоб остановить вольное течение дорог, засадили дюны кустарником из австралийских колоний.

До нас земля была необитаема. Антилопы бродили в лабиринте сухих растений. В этом бесплодном краю построили однообразные тенементы с общими коридорами, туалетами, металлическими лестницами, прикреплёнными к стенам. Вход во все дома шёл через общую дверь, которая не закрывалась ни днем, ни ночью.

Эра песка и антилоп закончилась. Довольно быстро посёлок оброс по краям жестяными лачугами, в которых нелегально жили семьи рабочих. Режим не ожидал, что рабочие не вернуться в отдалённые бантустаны, не рассчитывал, что они заведут детей. Да, в таком посёлке мы и живём сейчас, ведь дедушка всегда хотел отдельный дом, как когда-то в Шестом квартале.

В Кейп-флетс некому было продавать мебель, все были бедны и роззорены. Те, у кого водились деньги, хранили их на плохие дни. Дедушка устроился в городе на фабрику, ему дали пропуск. У большинства же не было пропусков, и они не могли вернуться в город.

– Что они сделали? – кричали люди, а потом сидели на ступеньках, глядя в одну точку.

А Джабулахни росла, уже невозможно было скрывать её в коконе из пелёнок. Белокурая девочка с веснушками на тонком носике посреди Кейп-флетс, вы можете такое представить? Многие думали, что я была с белым мужчиной, но я не была даже со своим мужем. Ничего не значит «была», ничего не значит такого. Мы с дедушкой просто растили детей, ели, разговаривали вот и всё.

Наши дети играли кукурузными початками у стен дома, старшие продавали яблоки в поездах по воскресениям, Джабулахни бегали с ними в пыли. Некоторые соседи возненавидели её как напоминание об источнике наших страданий. Большинство же любили её, потому что она была доброй и щедрой девочкой.

Маленькой, она уже понимала, что другая. Мне порой казалось, что не я родила её, как и остальных наших детей. Что бы стать такой как все, бедная девочка отказывалась мыться, часами сидела на солнце, отчего кожа её только краснела и слазила клочьями. Раз она осыпала себя сажей из костра, в котором мальчишки жгли резину. В автомастерской она выпросила что-то вроде гудрона. Опустила в него волосы, пришлось их отрезать. Правда, скоро выросли мягкие пушистые белые волосики. Дедушка говорил ей:

– Ты красивая, ты жемчуг, ты бриллиант!

Законы становились строже, по всей стране строились новые унылые бантустаны. Бетонная темнота ложилась на наши глаза.

Однажды приехала комиссия, они сказали:

– Твоя дочь не должна жить здесь, в цветном районе.

Дедушкин сын вступился за неё, началась драка. Они сказали, что заберут всех нас в тюрьму, тогда дедушка велел покориться.

Джабулахни признали белой и забрали. Я бежала за машиной, сколько хватило сил. Потом упала на дорогу и лежала. Не знаю, сколько я там лежала, может быть, час, а, может быть, целый день. Пришёл дедушка и отвёл меня домой.

Через много дней я захотела поесть, пошла в магазин, а когда вернулась она сидела на ступеньках, лохматая и грязная, а дети тискали её, словно щенка.

– Мама, я убежала оттуда, я не хочу жить с ними.

Мы прятали её от соседей, от чужих глаз. Ночами ходили подышать ветром с океана. Но соседи всё рано узнали – в Кейп-флетс ветер разговаривает громко. Соседи пришли и сказали:

– Оума, живи спокойно, мы все будем прятать девочку, мы никому не скажем.

А те, кто не любил её, покаялись:

– Она жертва, как все мы.

Люди из комиссии приехали искать её. Мы погасили блеск в наших глазах, мы сказали, что ничего не знаем. Пока комиссия шарила по кварталу, старушка-соседка увела малышку в вельд. Когда чужие убрались, дети с крыши помахали разноцветной тряпкой.

Так мы жили, и в наших днях была радость и печаль.