Черно-белое кино

— Быстрей, Серьга! — радостно вторила ему Нина Семеновна.

Электричка тронулась, но вдруг раздумала, остановилась.

— Быстрей, Серьга! — высунулся из окна машинист и открыл двери по новой.

В те времена наша махонькая квартирка в Басманном переполнилась: мама Тома, несмотря на развод с папой Женей, родила незапланированную дочку, а бабушка Липа прописала вернувшуюся с Колымы племянницу из Собинки. Почти лысая, беззубая, она рассказывала бабушке Липе, как в лагере весной на первом солнышке двумя нитками подкручивала себе ресницы, чтобы быть красивой, зная, что красивой ей никогда уже не быть. Ее положили на моей раскладушке под столом, а меня мама Тома попросила пожить у папы Жени в Уланском.

В Уланском мы с папой Женей спали валетом на диване в темной половине комнаты, а в светлой, за сюзане с голубыми павлинами, жила тетя Зоя с мужем. Вечерами у них, потрескивая, тихо бормотал на иностранном языке трофейный приемник — дядя слушал новости. Ночью по потолку одной и той же тропинкой бежали блики от фар проезжавших глубоко внизу редких бесшумных машин.

На чердаке под древними черными стропилами папа Женя устроил тир для меня со товарищи, пока нас не выгнала лифтерша. Но и без тира жизнь была распрекрасной: дача в Зеленоградской с изразцовой печью и старинной фисгармонией, на которой папа Женя умудрялся играть «Осень выкрасила клены колдовским каким-то цветом…», лыжи, коньки на Чистых прудах… Папа Женя баловал меня по первому разряду. Завтрак накрывал на табуретке, но какой! Икра, осетрина, буженина и кофе с молоком, сваренный в гнутой кастрюльке. Когда я опаздывал в школу, папа Женя брал такси. Я просил его быть осторожным, чтоб не попал под машину. А после школы, соревнуясь с папой Женей, меня закармливала бабушка Липа в Басманном и с удовлетворением расставляла на швейной ножной машинке «Гритцнер» мне форменные брюки сзади клином другого цвета. Вечером папа приносил пирожные безе, еще горячие, которые пекли в кондитерской на Кировской. Я утаптывал три пирожных в пол-литровую банку столовой ложкой с гравировкой «Гренадерский Астраханский полкъ. Полковникъ М. И. Пестржецкий. 1911 г. Мая 17», брал бессменную книгу «Без семьи» Гектора Мало и блаженствовал. Я толстел и был счастлив.

Тетя Зоя не работала, сидела дома, штопала носки, читала мне вслух «Мифы Древней Греции». В соседней комнате за ширмой жила бабушка Саша, а напротив ширмы, на диване, — дедушка Саша. Бабушка Саша была постоянно занята — по доброй воле расшифровывала стенограммы партсобраний ЖЭКа. В начале жизни бабушка Саша любила царя и в Первую мировую как сестра милосердия летучего отряда получила немецкую пулю в «верхнюю треть бедра». Потом любила меньшевиков, Троцкого. Но это оказалось ошибкой. Тогда она стала любить правильно — Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева. Помню ее в старинном английском неудобном кресле с прямой спинкой, в пенсне, со старомодными буклями, как у Вольтера. Скрипело перо… Иногда она отрывалась от писанины — вспоминала, что меня надо приучать к трудолюбию примерами из собственной жизни.

Тетя Зоя и папа Женя, начало 20-х годов.

— Саша!..

На ее оклик на диване с валиками покорно оживал дедушка Саша. Включал старинную лампу под оранжевым абажуром — обнаженную женщину в гривуазной позе.

— Саша, ты помнишь, как я мыла полы у нас в Трубниковском?..

Дедушка, спросонья, не ухватывал педагогическую суть вопроса.

— Да-да, Шурочка, конечно. Полы в Трубниковском… Наборный паркет… Вестибюль, где у вас стоял белый рояль. И сенбернар кусал свой хвост. Чарльз, если не ошибаюсь.

Как-то в Уланский пришла заморенная женщина в толстых очках на веревочках, с клюкой.

— Папа, дай рубль, там нищенка пришла!..

Папа Женя вынес милостыню и вдруг засуетился… Помог нищенке снять телогрейку, пригласил в комнату родителей. «Нищенка» оказалась нашей соседкой Миррой Абрамовной, раньше проживавшей в комнате напротив, где теперь жил майор милиции, мой друг дядя Толя.

Бабушка Саша ушла в консерваторию, а дедушка Саша, как обычно, дремал на диване.

Папа достал бутылку «Салхино», и тут вернулась бабушка Саша.

Гостья встала.

— Здравствуйте, Александра Сергеевна.

— Женя, — ровным голосом сказала бабушка Саша, — я не разрешаю принимать в моей комнате врагов народа.

— Мама!..

— Женя, оставим пререкания.

Учился я плохо, хотя папа вовсю дрессировал меня по математике, физике и даже химии. Тетя Зоя предлагала маме Томе отдать меня в колонию ученика Макаренко, о которой ее подруга по ИФЛИ Фрида Вигдорова написала замечательную книгу «Дорога в жизнь». Я тоже умолял маму отдать меня в эту удивительную колонию, но она не решилась.