Черно-белое кино

Город был как на ниточках. Разрушающиеся балконы свисали на арматуре. В стены утыкались трубы, забранные в поддевки из жести, из прорех на стыках высовывались клочья минваты. На тротуарах лежал метровый снег с прорубленными проходами. Безжизненный черный комбинат тянулся на километры. У помойки возле магазина “Валенки” перетаптывалась очередь из нищих.

В прихожей на стуле сидел старый незнакомый Янек в лоснящемся отутюженном костюме и плакал.

– Янек, девочки приехали. – Жена Шура потеребила его за плечо. – У нас Танечку в больницу взяли, сестренку вашу, – сказала она, вытирая мужу слезы. – А мы готовились… Янек коржики испек…

– Янек, это мы! – пытаясь как-то разрулить ситуацию, бодро возвестила Лёля.

– Кто?.. – Янек встал, протер заплаканные глаза, качнулся. – Боже мой, девочки! – И повис на сестрах невесомым телом.

– А помыться можно? – робко обмолвилась Нюра.

Квартира была вся в книгах, многие – на немецком.

На кухне Нюра заглянула в одинокую кастрюлю чуть больше сахарницы – четыре картошки.

Из крана шел кипяток.

– Воды вам холодной со вчера накопила, – сказала Шура. – А горячей – по себе добавите…

– А что с Таней? – спросила Нюра про незнакомую “сестренку”.

Прошедшей ночью пьяный сожитель избил Таню. Утром со смены из депо пришел сын, выбил хулигану зубы и выкинул его в окно со второго этажа. Вызвал “скорую”.

“Скорая” увезла Таню и захватила сожителя, уснувшего в сугробе. Сына забрали в милицию.

– Мы сходим и в больницу и в милицию, – решительно заявила Лёля.

– Не надо в милицию! – закричал Янек.

Пустой стол выглядел неприлично. Нюра спешно стала выкладывать из сумки заветревшуюся дорожную снедь: колбасу, плавленые сырки, помятые яйца…

– Янек, ты зачем колбасу так толсто режешь? – всполошилась Шура. – Ее же не будет.

– Можно я тогда яйцо съем? – Янек съел яйцо и потянулся за вторым…