Черно-красная книга вокруг

Как меня вычислил тот писатель, до сих пор понять не могу и никогда теперь не узнаю. Сразу же, без обиняков, он сказал по телефону, что хочет выслушать мою исповедь, и я, не узнавая себя, как загипнотизированный поверил ему. Потому, наверное, что давно ждал этого момента — надо было, чтобы кто-то снял с души камень, надежно прижавший, как квашеную капусту в бочке, мои воспоминания.

Я согласился на встречу. По пути купил водки — как для бесстрашия, так и для плавного течения разговора. В последнее время я частенько прибегал к ее помощи, но не отпускало. И теперь я знаю почему — не было видно выхода. Я быстро уверился, что эта встреча принесет облегчение, и к тому же писатель упомянул что-то о новостях из Залупаевки.

Ловушки я не боялся. После тех ночных трейлеров, которые один за другим выскакивали из темноты навстречу моей машине, когда я понял, что не смогу сам лишить себя жизни, я был бы только рад, если кто-то сделал бы это за меня. Пусть этот писатель — один из бандитов, думал я, хорошо. Отдамся им в руки и скажу: «Вот я, пожалуйста, убивайте». Тогда я чувствовал, что у меня хватит сил и мужества расстаться со своей никчемной жизнью.

Подходя к дому, где жил писатель, я увидел его издалека: он стоял, как условились, у своего подъезда и курил. Он еще не видел меня. На какое-то мгновение я застыл в нерешительности. Эти-то несколько мгновений и погубили того, кто должен был спасти меня. Спасли меня, хотя должен был погибнуть я. Все перевернулось. Господи, я совсем запутался!

Прямо у меня на глазах какой-то мужчина подошел к писателю. Я видел это и не прибавил шагу! Казалось, мужчина просто прикурил сигарету и пошел дальше… Но писатель вдруг как-то весь обмяк и медленно опустился на землю. И на асфальте под ним сразу расплылась коричневая лужа.

Вдруг взорвалось у меня под ногами — выскочила из рук бутылка и разбилась. Я очнулся. Огляделся. Ко мне приближались два человека в черном; и тот, что прикуривал, тоже бросился ко мне. Я побежал. Я не видел уже ничего.

За что Ты, Господи, лишил его жизни?! Только для того, чтобы снова увидеть, как я бегу? Ты доволен? Я бегу. Так верни его теперь! Ты же можешь, можешь! Возьми его за руку, как ту девочку, в которую Ты одним прикосновением вдохнул жизнь. Как Лазаря… Сделай это снова, и тогда на одного верующего в Тебя будет больше. Верующего не в то, что Ты есть, а в то, что Ты Бог. Молчишь? Не хочешь? Да, тогда Ты завоевывал таким способом себе славу, а сейчас Ты и так популярен, зачем Тебе больше. И зачем Тебе еще один верующий, да? Все Тебе не нужны, да? Иначе скучно будет без Содома и Гоморры, без Вавилонской башни, без Ирода, без Иуды, без измученного бегущего фотографа. Это, мол, дьяволово, с этим, мол, надо бороться…

Послушай, а есть ли дьявол? Не внушил ли Ты нам это заблуждение себе на потеху, а сам время от времени просто меняешь свои личины. Вот захотел и надел маску зла… Молчишь? Даешь мне кричать? Значит, это и есть истина! А-а, я слышу Твой смех. Ты смеешься надо мной жалким твоим созданием, сотворенным Тобою от скуки.

Господи, сделай милость — убей меня!

24

По двору бежал человек и кричал какую-то ересь, высоко, к небу, подняв голову. За ним припустили двое в черном, но вдруг из подворотни выехал милицейский «УАЗ», и тот первый человек, не глядя вперед, а только на небо, врезался в капот машины. Его схватили. Двоих в черном тоже. А человек показывал назад себе за спину и в исступлении кричал:

— Я еще одного погубил!

Там, куда он показывал, в глубине двора лежал еще один человек и тоже смотрел на небо. И никто не видел, как по-прежнему лежа, он отделился от тела и пошел, поднимаясь, ко мне рассказать то, что я и так уже знаю.

КОНЕЦ