Некоторый свет на засекречивание и извращение реальных доз и их оценок проливает статья действительного члена Академии медицинских наук СССР, директора Российского научного гематологического центра профессора А. И. Воробьева «Почему советская радиация – самая безопасная» («Московские новости», № 33 от 18 августа 1991 г.). Автор сообщает, что «у 40 процентов обследованных жителей чернобыльского региона не обнаружено каких-либо доз облучения, 50 процентов облучены дозой до 50 рад, более 5 процентов – дозой 50–80 рад. У последней группы можно ожидать отчетливого повышения частоты опухолей. 2 процента населения загрязненных районов… облучены в дозе более 100 рад. Среди ликвидаторов эта группа еще больше».
Воробьев также отмечает: «У некоторых жителей Гомеля и Брянской области выявлены такие изменения в отдельных клетках, которые свидетельствуют о действии чрезвычайно мощного излучения! Налицо несоответствие: весь организм облучен в дозе 30–50 рад, а отдельные его клетки – около 1000 и более рад». Читатель, это те же выводы, что мы уже сделали после прочтения секретного письма министра здравоохранения Украины Романенко министру здравоохранения Чазову. Об этих фактах профессор сообщил Минздраву и АМН наук СССР. Об ответе на эти научные предположения общественности ничего не известно.
В 1989 году газета «Московские новости» пригласила нескольких депутатов (и меня в том числе) на круглый стол о последствиях катастрофы на Чернобыльской атомной станции. Известный белорусский писатель депутат Алесь Адамович рассказывал: «…Когда вскрывали людей, умерших якобы от других болезней, например, от ишемии, то оказывалось, что у них в легких – это зафиксировано профессором Е. Петряевым – в огромном количестве так называемые „горячие частицы“. До пятнадцати тысяч! Две тысячи таких частиц – гарантия рака!»
Как отмечает в своем рукописном материале, присланном мне из Израиля советский физик-ядерщик Сергей Тиктин, подобная инкорпорация твердых частичек – табачного дыма, угольной пыли, кремнезема (при больших количествах приводящая к силикозу) – известна давно. Но в данном случае речь идет об инкорпорированных тканями легких, неподвижно застрявших в них пылинках частично отработанного реакторного топлива.
Подтверждение этих подозрений я нашла в докладе Государственного комитета СССР по атомной энергии, подготовленном для совещания экспертов МАГАТЭ в Вене 25–29 августа 1986 года «Авария на Чернобыльской атомной электростанции и ее последствия». В нем сообщаются потрясающие факты о результатах гамма-спектроскопического исследования излучения, исходившего из организма пострадавших: «Практически у всех поступивших, без очевидной связи с наличием и тяжестью ОЛБ (острое лучевое заболевание. –
Заметим дату подготовки этого доклада. Это было всего четыре месяца спустя после катастрофы! И меня совершенно не смущает застенчивая формула, которую выбрали авторы доклада – о том, что вся эта гадость была инкорпорирована в организм жертв Чернобыля «без очевидной связи с наличием и тяжестью ОЛБ». Для меня ясно, что, во-первых, это самое ОЛБ было в такой степени, что скрыть его пусть даже не от широкой общественности уже было просто невозможно. (О приличиях в данном случае речь не идет.) Во-вторых, если, переведя на простой язык, сами жертвы Чернобыля излучали радиацию и им уже был поставлен диагноз ОЛБ, то, вероятно, только безнадежно слепые не могли увидеть его связи с радионуклидным обедом этих несчастных жертв. Тем более что в этом же докладе так же застенчиво сказано, что в легких нескольких умерших от острой лучевой болезни после катастрофы были обнаружены различные радионуклиды.
После этого уже даже и не удивляют выводы: «…на данном этапе при оценке дозовых нагрузок можно не учитывать ингаляционное поступление радионуклидов при проживании на сформированном радиоактивном следе». Хотя – «Дополнительная смертность, связанная с аварийным выбросом ЧАЭС, менее чем на 2 процента увеличит естественную смертность от рака среди облученного населения». Мол, ничего страшного – ну помрет там каких-то два процента от рака, ну и ладно. И не надо сильно волноваться об «ингаляционном поступлении радионуклидов». Всё, как рекомендовали и передавали сверху донизу по цепочке демократического централизма старшие товарищи в своих секретных протоколах.
Из моих собственных наблюдений и интервью с сотнями людей в пораженных зонах сразу и через несколько месяцев после катастрофы было очевидно, что опасность инкорпорированной пыли ядерного топлива просто огромна. Буквально все собеседники говорили о радиоактивной пыли, о першении из-за нее (как они чувствовали) в горле, о негерметичных тракторах (а осенью 1986 года и позже во многих хозяйствах собирали радиоактивный урожай), о том, что дети играют в песке, куда тоже, по их выражению, «пикировала радиация» и т. д.