Чернобыль. Большая ложь

А через несколько дней в газете «Радянська Житомирщи-на» вышло интервью заведующей отделом идеологии Ирины Веровой-Головановой с начальником отдела культуры облисполкома Романом Петронговским. Они уверяли читателей области, что депутаты Ярошинская и Зайко хотели захватить клуб, требовали отдать им ключи… Мои друзья в связи с этим язвительно спрашивали, не подъехала ли я ненароком к церкви на бронетранспортере.

К концу сентября вся эта бюрократическая и идеологическая возня наконец закончилась. А к Рождеству Христову мне пришло приглашение в Бехи: церковь освящалась, восстанавливалось кладбище.

Позже я получила от Марии Федоровны Бех, главной возмутительницы спокойствия местных властей, грустное письмо.

Она писала о том, что радиация замучила, что очень трудно с материалами на реставрацию церкви.

Спустя годы после аварии выяснилось, что и в самом райцентре Коростень не все благополучно. «Вдруг» появились места – на улицах, во дворах – чрезвычайно высокого уровня – 100 и даже 200 кюри на квадратный километр. Как издевательство звучало название статьи о ситуации в этом районе заместителя редактора газеты «Радянська Житомирщина» Станислава Ткача «В зоне особого внимания». Какое уж там внимание, если несколько лет коростенцы не знали и не ведали о настоящих масштабах бедствия в своем городе и районе? Секретарь парторганизации газеты росчерком своего лукавого пера превратил зону особого обмана в «зону особого внимания».

Мои походы далее, по радиоактивным селам уже Луганского района, были такими же безрадостными. Из сорока девяти его населенных пунктов двенадцать отнесены к категории «жесткого» контроля. Причем два села были внесены в списки таковых спустя почти полтора года после аварии на ЧАЭС, остальные через четыре года. С непозволительным для здоровья людей опозданием.

В центре села «жесткой» радиации Мощанице заходим в магазин. Заводим разговор с местными жителями. Жалобы, жалобы, жалобы…

Раиса Ивановна Демчук, заведующая магазином: «Все говорят, что плохо себя чувствуют. Нам собираются что-то строить, дороги в том числе. Но думаю, будет дешевле переселить. Вся молодежь – за это, а старики – против. А ведь у нас много детей десяти-одиннадцати лет. Проверяли их в школе. Но никаких рекомендаций не дают. Мы ничего не знаем».

Сельчане рекомендуют нам померить радиацию возле дома Кобылинских. Туда уже проложен новый асфальт. Как раз прошел дождь.

Мы подошли к большому добротному дому. Калитка. Тропинка ведет к порогу хаты. С обеих сторон – высоченные мальвы – белые, розовые, красные. Выходят хозяева, и мы объясняем им, кто и почему пришли.

Василий Федорович Кобылинский, пенсионер: «У нас есть дети, внуки. Но приезжают сейчас редко. Не хотят приезжать. Боятся. Денег на жизнь пока хватает. Вот со здоровьем плохо. Утром дышать не дает, говорить нельзя, что-то в горле. Сдавали мы анализы. Пробы грунта. И свеклу, и картошку, и лук – всё сдавали на анализы. Но нам ничего не говорят: можно ли тот продукт кушать или нет. Но мы кушаем. Другого нет. Все свое. Дали нам накопители. Мы их носили все время. Приехали – забрали. Что там – неизвестно, не говорят. Возле нашего хлева делали дезактивацию. Выбрали 10–25 сантиметров грунта. Но через некоторое время здесь снова повысился уровень».

Василий Федорович ведет нас на огород. За сарай. Мы тоже меряем уровень здесь же, где выбирали землю. На грунте – 0,175 миллирентгена в час. Кусок огорода не вспахан. Здесь – березы, трава. Небольшая лужайка. Стог прошлогоднего сена. Меряем – 0,705. Во дворе пшеница – 0,110.

Уходя, измеряем гамма-фон на уровне метра от земли: в пять раз больше естественного фона. А люди живут здесь. Жизнь продолжается. Если это, конечно, жизнь.

За Мощаницей заходим в благоухающий лес. Пахнет хвоей, прелым листом… Тепло. Август. Поют птицы. Все как будто бы так, как всегда. Внешне, во всяком случае. Но вот кладем дозиметр на землю, под деревом. Сорок секунд – и 0,106. Делаем еще два замера. То же самое. Лес опасен для человека.

Представитель районного исполкома сообщает, что раньше древесину отправляли на экспорт. Сейчас просто так не берут, просят представлять сертификат в связи с радиацией.

«Несмотря на то что в районе три тысячи гектаров леса, сами мы не можем даже и жерди одной взять».

Дальше наш путь лежал в Малаховку. При въезде – памятник. Гранитная плита, на ней – портрет юноши и слова: «Именное поле имени А. Мартынчука, погибшего при исполнении интернационального долга в Демократической Республике Афганистан». Возле памятника на траве – 0,110, в воздухе – 0,050 миллирентгена в час. Напротив поля и памятника – прекрасный сад.

Место встречи изменить, вероятно, нельзя: мы опять разговариваем в центре села, возле магазина.