Чернобыль. История катастрофы

Ко второй неделе августа Виктор Брюханов вернулся с похорон матери в Узбекистане и вместе с сотнями других работников станции и ликвидаторов был размещен на борту одного из 11 круизных теплоходов, пришвартованных на живописной излучине Днепра в 40 км от Чернобыльской станции[1211]. 12 августа заместитель главного инженера вернулся из командировки в Киев и привез Брюханову повестку, вызывавшую его к 10:00 утра следующего дня в кабинет 205 прокуратуры на Резницкой улице в Киеве[1212]. Там после трехчасового допроса Брюханову наконец официально предъявили обвинения по статье 220 часть 2 Уголовного кодекса УССР «Нарушение правил техники безопасности на взрывоопасных производствах или предприятиях» и арестовали. Двое мужчин в гражданском вывели его через заднюю дверь и отвезли в тюрьму КГБ, где ему предстояло провести бóльшую часть следующего года.

Спустя две недели, 25 августа, Валерий Легасов, одетый в серый костюм и полосатый галстук, с опухшим лицом и усталыми глазами за толстыми очками, взял слово на открытии специальной технической конференции в штаб-квартире МАГАТЭ в Вене[1213]. Настроение в забитом под завязку людьми, обшитом деревом конференц-зале было мрачным и напряженным. Шесть сотен экспертов-ядерщиков из 62 стран и более двух сотен журналистов пришли узнать правду об аварии, которая приковала к себе внимание всего мира. Бремя, возложенное на Легасова, было огромным: на кону стояла не только репутация всей советской науки, но и будущее мировой ядерной отрасли. Произошедшая катастрофа подводила к мысли, что советские технические специалисты не способны строить и эксплуатировать реакторы, а сама по себе технология настолько опасна, что даже на Западе АЭС должны быть отключены – сразу или постепенно.

Легасов провел бóльшую часть лета, собирая материал для своего выступления. Он опирался на мнения группы из 23 экспертов – ученых Института атомной энергии им. Курчатова, разработчиков реактора, главы Гидрометеослужбы и специалистов по радиационной медицине и дезактивации Ангелины Гуськовой и генерала Владимира Пикалова[1214].

При этом гласность гласностью, но определенные органы советского государства были не более, чем раньше, готовы раскрыть правду о многочисленных сбоях социалистической техники[1215]. Когда черновой экземпляр доклада наконец дошел до Центрального комитета, заведующий отделом энергетики ужаснулся прочитанному. Он переправил его в КГБ, написав: «Доклад содержит информацию, очерняющую советскую науку… Считаем целесообразным, чтобы его авторы понесли наказание – по партийной и судебной линии».

Желание жестоко наказать автора доклада связано с тем, что страхи аппаратчика были вполне обоснованными[1216]. Открыть миру истинные причины катастрофы – недостатки конструкции реактора, систематические и долговременные неисправности его работы, атмосфера секретности и отрицания любых неудач советской ядерной программы, самонадеянность ученых, осуществляющих надзор за ней, – все это было невозможно даже представить себе. Если доклад признает недостатки конструкции реактора РБМК, ответственность за аварию можно будет проследить до самого верха – до главного конструктора и президента Академии наук. В обществе, где культ науки заменил религию, шефы ядерной отрасли были среди самых почитаемых икон – столпы советского государства. Сбросить их с постаментов – значит подорвать целостность системы, на которой строился СССР. Их нельзя было признать виновными.

Доклад Легасова был сделан мастерски[1217]. Проговорив пять часов без перерыва через переводчиков, академик все это время держал аудиторию завороженной. Он подробно описал устройство реактора – признав наличие некоторых недостатков, но заполировав неудобные факты, – и по минутам реконструировал последовательность событий аварии, куда более устрашающей, чем могли себе представить западные эксперты. Закончив, Легасов с помощью своей команды еще несколько часов отвечал на вопросы и ответил почти на все. Репортеры требовали рассказать о недостатках конструкции реактора, которые он упоминал, Легасов ответил: «Недостаток системы в том, что разработчики не предусмотрели неуклюжие и глупые действия операторов». Тем не менее он признал, что «примерно половина» из оставшихся в СССР 14 реакторов РБМК остановлены – для проведения технической модификации и «для повышения их безопасности»[1218].

Впечатленные беспрецедентной откровенностью советских ученых и ободренные тем, что чрезвычайное событие на Чернобыльской станции не имеет отношения к ядерной безопасности за пределами СССР, а воздействие на здоровье и экологию не вышло за пределы допустимого, делегаты покидали зал с уверенностью в будущем атомной энергетики – советской и мировой. Через неделю, когда они стали разъезжаться из Вены, настроение у всех было бодрое, почти праздничное[1219]. Для Советского Союза – и лично для Валерия Легасова – конференция стала, как отметил известный британский физик в «Бюллетене ученых-атомщиков», «триумфом пиара».