Чернобыль. История катастрофы

Украинский министр Скляров прежде часто встречал Щербину, прилетавшего с инспекционными визитами на строящиеся станции. Борису Щербине исполнилось 66 лет, он был умен, энергичен и неутомим[581]. Уверенный в себе и в то же время эмоциональный и порывистый, он всегда старался показать окружающим, что знает все и лучше всех, даже специалистов. Свой невысокий рост он компенсировал повелительными манерами. Кое-кто смотрел на него с уважением и восхищением[582]. Скляров считал, что с Щербиной почти невозможно работать.

Щербина тихо представился всем собравшимся экспертам, пока не дошел до Склярова, который уже побывал на станции и своими глазами видел разрушения реактора.

– Ну что, – спросил Щербина, – наложил в штаны?[583]

– Пока еще нет, – ответил Скляров. – Но похоже, все к тому идет.

Борис Прушинский только что вернулся после полета над станцией. Когда Щербина вошел в конференц-зал, Прушинский рассказывал о том, что увидел, министру энергетики Майорцу. Приземлившись, Прушинский продолжил расследование на земле, рассмотрев развалины 4-го блока в бинокль. Он видел графитные блоки, валявшиеся вокруг станции. Было ясно, что внутри реактора произошел взрыв и среди обломков должны лежать куски ядерного топлива.

– Надо эвакуировать население, – сказал Прушинский[584].

– Что вы паникуете? – спросил Щербина.

Первое заседание правительственной комиссии началось на третьем этаже в кабинете секретаря горкома партии после 22:00[585]. Не менее 30 министров, военных и промышленных экспертов заняли места на рядах стульев возле двери. Щербина стоял посреди комнаты за столом, заваленным картами, документами и уставленным пепельницами с сигаретными окурками. Было жарко, в воздухе висел густой дым, напряжение нарастало.

Академик Легасов слушал, как Щербина принимал доклады Маломужа и Майорца[586]. Они не дали подробной информации о состоянии дел на станции и в городе и не предложили никакого плана ликвидации последствий аварии. Сказали только, что при испытаниях остановки турбин на 4-м энергоблоке произошли два взрыва подряд, реакторный зал уничтожен[587]. Имеются сотни пострадавших: двое умерли, остальные в городской больнице. Радиационная обстановка на 4-м блоке сложная, но, хотя уровни радиации в городе существенно отклонились от нормы, угрозы здоровью людей они не представляют.

Щербина разделил членов комиссии по группам[588]. Одна, во главе с Мешковым, заместителем Славского, начнет расследование причин аварии. Вторая будет собирать дозиметрическую информацию. Генерал Иванов из войск гражданской обороны и генерал Геннадий Бердов из МВД Украины подготовят возможную эвакуацию. Евгений Воробьев, замминистра здравоохранения СССР, займется всеми медицинскими вопросами. Наконец, Валерий Легасов возглавит команду по ликвидации последствий катастрофы.

Как и чернобыльских физиков, Легасова больше всего пугала возможность новой цепной реакции в обломках реактора № 4[589]. Операторы станции уже пытались промочить ядерное топливо, высыпая мешки с борной кислотой – изотоп бора поглощает нейтроны – в водяные емкости системы охлаждения. Но раствор исчез в лабиринте разломанных труб, спутанных в зале реактора. Скляров приказал доставить еще 10 т этого вещества с Ровенской АЭС, находящейся более чем в 300 км к западу. Директор Ровенской станции сначала не хотел расставаться с запасом – а что, если авария случится у него?[590] Когда мешки все же загрузили, сломался грузовик. Так что борную кислоту привезут на ЧАЭС только завтра.

Легасов уже понял, что героические, но обреченные на провал усилия операторов ЧАЭС охладить разрушенную активную зону привели лишь к затоплению подвальных помещений 3-го и 4-го блоков зараженной водой и выбросу в атмосферу облаков радиоактивного пара[591]. Вдобавок из кратера реактора поднимался отравленный поток радиоактивных аэрозолей – светящаяся куча топливных элементов и зловещее пятно, которое заметил Прушинский при полете над реактором, неопровержимо свидетельствовали: в развалинах что-то горит. Огонь каким-то образом нужно потушить, реактор изолировать.

Но обломки, выброшенные из активной зоны, делали саму Чернобыльскую станцию и территорию вокруг нее радиоактивным минным полем. Подходить к 4-му энергоблоку, даже на короткое время, было смертельно опасно. Подобраться поближе, чтобы накрыть реактор, или использовать обычные методы тушения вроде пены (или воды, как британцы 30 годами ранее сделали в Виндскейле), было невозможно. Никто из членов комиссии не мог предложить, чем затушить горящий реактор. Легасов в ужасе огляделся вокруг: политики не знали ядерной физики, ученые и инженеры были скованы нерешительностью, чтобы предложить выход. Все понимали: что-то нужно сделать – но что?[592]