Чернобыль. История катастрофы

Глухов вышел на балкон. Они жили на пятом этаже, из их квартиры, сразу за новым колесом обозрения, была хорошо видна станция. Ничего необычного он не увидел, разве что какой-то дым, который висел в воздухе над 4-м энергоблоком. Глухов выпил чашку кофе и сказал жене, что пойдет на улицу Курчатова встретить автобус с ночной сменой. Может, они скажут, что происходит.

Он ждал на остановке, но люди со смены так и не приехали. Вместо этого подъехал грузовик, полный милиционеров. Глухов спросил, что произошло.

– Пока неясно, – ответил один милиционер. – Обрушилась стена реакторного зала.

– Что?

– Обрушилась стена реакторного зала.

В это было невозможно поверить. Но у Топтунова должно быть объяснение.

Может, я просто пропустил автобус, подумал Глухов, и Леонид уже дома?

До дома Топтунова дошел за 15 минут. Поднялся на верхний этаж, подошел к обитой красной искусственной кожей двери квартиры № 88[610]. Глухов нажал на кнопку звонка. Подождал, нажал еще раз. Ответа не было.

Припятская больница, она же Медико-санитарная часть № 126, занимала несколько зданий песочного цвета за низким забором на восточной окраине города[611]. Больница, обслуживавшая растущий город и его молодое население, была хорошо оборудована, насчитывала 400 коек, 1200 человек персонала и большое родильное отделение. Но она не была подготовлена к условиям катастрофической радиационной аварии, и, когда первые машины скорой помощи начали подъезжать с ЧАЭС в ранние часы субботнего утра, медики перестали справляться. Был выходной день, врачей найти трудно, и поначалу никто не мог понять, с чем они имеют дело: молодые парни в форме, которых привезли со станции, тушили там пожар и теперь жаловались на головную боль, сухость в горле и головокружение. У кого-то лица были ужасного лилового цвета, у других – смертельно бледные. Всех их тошнило и рвало, они наполняли рвотой тазы и ведра до полного опустошения желудка, но не могли остановиться. Медсестра приемного покоя начала плакать.

К 6:00 утра начальник медсанчасти официально поставил диагноз лучевой болезни и уведомил об этом Институт биофизики в Москве[612]. Мужчинам и женщинам, прибывающим со станции, велели раздеться и сдать личные вещи – часы, деньги, документы[613]. Все это было загрязнено. Уже лежавших в больнице пациентов отправляли домой, некоторых прямо в больничных пижамах. Медсестры распечатывали специальные пакеты с медикаментами и одноразовыми внутривенными шприцами на случай радиационных аварий. К утру больница приняла 90 пациентов. Среди них были люди с блочного щита управления № 4: старший инженер управления реактором Леонид Топтунов, начальник смены Александр Акимов и их начальник, заместитель главного инженера ЧАЭС Анатолий Дятлов.

Сначала Дятлов отказывался от лечения и говорил, что хочет только спать[614]. Но по настоянию медсестры ему поставили капельницу, и Дятлову стало лучше. Другие, казалось, тоже не слишком пострадали. У Александра Ювченко кружилась голова, он был возбужден, но скоро уснул и проснулся, только когда сестра пришла ставить ему капельницу. Он узнал в ней соседку по дому и попросил после смены разыскать его жену и передать, что он скоро будет дома. Тем временем Ювченко и его друзья пытались определить, какую дозу радиации они получили: они думали, это могли быть 20 бэр, может, 50. Но один из них, ветеран-подводник, переживший аварию на атомной подлодке, сказал: «При пятидесяти не блюют»[615].

Владимира Шашенка, вытащенного коллегами из-под развалин отсека 604, привезли одним из первых. Его тело покрывали ожоги и волдыри, грудная клетка была вдавлена, позвоночник казался сломанным[616]. И все же, когда его вносили, сестра увидела, что он шевелит губами. Она наклонилась, прислушалась. «Отойдите от меня – я из реакторного зала», – сказал он[617].

Сестры срезали клочья грязной одежды с его кожи и положили Шашенка в палату реанимации, но сделать ничего не могли. К 6:00 Шашенок был мертв.

Еще не было восьми часов утра, когда Наталья Ювченко услышала звонок в дверь[618]. Она проснулась рано, усталая и нервная. Простуда не давала ее сыну спать, он плакал ночью, и предчувствие, которое Наталья ощутила накануне вечером, лишь окрепло. Но с утра ей предстояло вести урок, надо было успеть в школу к 8:30. Она умылась, оделась и стала ждать возвращения Александра со станции. Ночная смена на ЧАЭС заканчивалась в 8:00, если муж поторопится сесть в автобус, он успеет домой до ухода Натальи и возьмет на себя заботу о Кирилле.

Но вместо мужа в дверях стояла женщина. Ее лицо казалось знакомым, но поначалу Наталья не узнала соседку, которая работала в больнице.

«Наталья, – сказала она, – ваш муж просил передать вам, чтобы вы не ходили на работу. Он в больнице. На станции была авария».