Чернобыль. История катастрофы

В то же время экипажи двух вертолетов 51-го гвардейского вертолетного полка готовились начать воздушный штурм реактора № 4[714]. Операция, одобренная Борисом Щербиной в 8 часов утра, началась с поспешной импровизации[715]. Генералу Антошкину и его людям нужно было не только выбрать точки взлета и посадки, но и составить план полета, курсовые скорости, траекторию захода, радиационные условия – и все это под нетерпеливые окрики председателя правительственной комиссии. Пилоты совершали разведывательные вылеты, прокладывая маршруты полетов над реактором, а внимание Щербины уже переключилось на поиски тысяч тонн материалов, которые они намеревались туда сбросить.

Со временем Валерий Легасов и другие ученые составят сложный коктейль из веществ для сброса на руины 4-го блока, включая глину, свинец и доломит, которые, как они надеялись, потушат горящий графит, охладят раскаленное ядерное топливо и остановят выброс радионуклидов в атмосферу[716]. Свинец и доломит – природный минерал, содержащий карбонаты кальция и магния, посоветовали Александров и другие физики Курчатовского института. Предполагалось, что имеющий низкую температуру плавления свинец в огне станет жидким и поможет снизить температуру ядерного топлива и связать радионуклиды, выходящие из разрушенного ядра. Ученые также надеялись, что он протечет в нижнюю часть корпуса реактора и там застынет, образовав барьер для гамма-излучения. Доломит предназначался для охлаждения топлива и для его химического разложения при высокой температуре с выделением двуокиси углерода, которая лишит горящий графит доступа кислорода. Александров предложил добавить еще глину для запечатывания реактора и поглощения радионуклидов.

Но ни одного из этих веществ на станции не было. Свинец вообще был в СССР в дефиците, как и многое другое сырье[717]. А начинать операцию следовало как можно скорее. Щербина приказал пилотам бомбить реактор порошком борной кислоты – поглотителем нейтронов, который устранит возможность дальнейшей ядерной реакции в оставшемся уране; порошок наконец привезли на грузовике с Ровенской АЭС. Легасов выехал в тень реактора на бронетранспортере, чтобы самому замерить нейтронное излучение, и его данные, казалось, подтвердили, что цепная реакция среди обломков блока прекратилась. Но физики хотели быть уверенными, что она не начнется снова.

В это время Щербина отправил генерала Антошкина и двух заместителей министров – оба были специалистами-ядерщиками – на берег Припяти, где они лично начали наполнять мешки песком[718]. Академик Легасов утверждал, что песок задушит огонь и создаст на поверхности фильтрующий слой, который будет удерживать раскаленные частицы и радиоактивные газы. К тому же песок был дешев и имелся в изобилии. Приготовления Марии Проценко к расширению города включали углубление дна реки Припяти – из нее вычерпали многие тонны песка, кучи которого лежали в двух кварталах от площади перед гостиницей, где садились вертолеты. Это было кстати, ведь песка требовалось много[719]. Ученые предлагали засыпать реактор слоем поглотителя не менее метра толщиной. По их расчетам, предстояло сбросить 50 000 мешков.

На берегу реки было жарко, и генерал с двумя министрами – все еще в костюмах и городских туфлях – обливались потом. Но хуже жары была радиация. У них не было ни респираторов, ни дозиметров. Один из министров попросил помощи у бригадира монтажников, тот в ответ потребовал, чтобы его людям заплатили надбавку за работу на загрязненном участке. Но даже с их помощью масштаб работы был непосильным. Послали специалистов в близлежащий колхоз «Дружба», где колхозники занимались весенним севом. Расслабившись на весеннем солнышке, крестьяне не хотели верить тому, что им рассказывают про аварию, про необходимость потушить горящий реактор, и в то, что возделываемая ими земля отравлена радиацией. Только после того, как приехали председатель колхоза и партийный секретарь и повторили объяснения, колхозники согласились помочь. В итоге 100–150 мужчин и женщин согласились стать добровольцами и закончить работу на берегу. В помощь им придали солдат из отряда гражданской обороны[720].

Но Борис Щербина оставался неумолим[721]. Вернувшись в «Белый дом», он требовал от генералов и министров работать больше и быстрее, с озлоблением обрушиваясь на представителей «ядерных» министерств. Реакторы взрывать вы вон как наловчились, ревел он, а мешки насыпаете – смотреть жалко.

Если Щербина и знал о растущем уровне заражения воздуха в Припяти, он этого никак не показывал[722]. Казалось, он относился к опасности радиации с презрительным высокомерием кавалерийского офицера, скачущего по полю боя под пушечным огнем. И почти все в комиссии следовали его примеру: упоминать радиоактивность считалось почти бестактным. Министры бравировали своим удальством.

Наконец, в воскресенье днем первые десять мешков с песком – каждый весом около 60 кг – отнесли на площадь и погрузили на борт вертолета[723].