Чернобыль

Первого мая прилетела сестра мужа, ее вызвали, она дала ему свой костный мозг. Гейла еще не было, Гейл опоздал. Гуськова лечила его. Я хотела с ней поговорить, а она: "Некогда с вами разговаривать. Ваш муж не умрет". Мне так хотелось потом ей сказать: "Убийца!" Она говорила, что времени у нее нет, надо лечить других, а муж умирал голодной смертью, он ничего не мог есть, только воду пил, я просила их обратить внимание на это…

У нас ведь нет золотой середины, в медицине нашей. Или - или. У нас платят золотом и валютой за лекарства, колют их, а в то же время суют бифштекс, на который смотреть невозможно. Один-единственный врач, не помню кто, спросил его: "Что бы вы хотели съесть?" Муж говорит: "Творожка бы съел". На том все и кончилось. Так он его и не увидел, этого творожка. Многие, особенно младший обслуживающий персонал, больных боялись как огня. Говорили: "Понавезли нам заразы…"

Хотя меня пускали беспрепятственно, но я старалась не ходить туда, когда врачи были в палатах, вы понимаете это. Вечером приходила, часов после шести. А потом ему все хуже и хуже становилось, хотя держался он очень здорово.

Он за свою жизнь два раза был на больничном. У меня такое впечатление, что пересадка костного мозга ускорила… Его организм не признавал никаких вмешательств… Последний вечер я осталась с ним. Это было двадцать третьего мая. Он мучился ужасно, у него был отек легких. Спрашивает: "Который час?" - "Половина одиннадцатого". - "А ты почему не уходишь?" Я говорю: "Да спешить некуда, видишь, как светло на улице". Он говорит: "Ты же понимаешь, что теперь твоя жизнь ценнее, чем моя. Ты должна отдохнуть и завтра идти к ребятам. Они ждут тебя". - "Толя, я же у тебя железная, меня и на тебя, и на ребят хватит, понимаешь?" Он нажимает кнопку и вызывает медсестру. Она ничего не понимает. "Объясните моей жене, - говорит он, - что ей завтра надо идти к ребятам, пусть уходит. Ей надо отдохнуть". Я до половины первого посидела, он уснул, и я ушла.

А утром прибежала, говорю: "Толя, тебя трясет всего", а он: "Ничего. Все равно иди к ребятам, газеты отнеси". Я только газеты разнесла, а его в реанимацию увезли. Меня в реанимацию пускали, там врачи хорошие, добрые. Пускали… Один врач кричал: "Ваш муж уже не должен по трем параметрам жить… Что вы хотите?" - "Ничего не хочу, - говорю, - только чтобы он жил". У него отек легких, почки отказали. Ожоги незначительные были.

Как-то прихожу в начале мая. Сестра его еще лежала в больнице. И она говорит: "Толя очень переживает, что волосы у него стали выпадать. Лезут прямо клочками". Я пошла к нему и говорю: "Ну и чего ты переживаешь из-за своих волос? Зачем они тебе? Давай разберемся четко: в кино ты не ходишь, в театр не ходишь…" Ну это я уже так, чтоб успокоить. "Сидеть, - говорю, - в кабинете или дома работать ты можешь и в берете. Зачем тебе волосы вообще?" Он смотрит на меня: "Это ты правду говоришь?" - "Конечно, правду, сущую правду. Во-первых, посмотришь со стороны, идет лысый человек. Вызывает невольное уважение. Видно, что умный. А во-вторых, я двадцать лет переживала, что ты меня вдруг бросишь, такой красавец, а тут кому ты, кроме меня, нужен будешь?"

Он так смеялся, все спрашивал: "Нет, правда? А как же дети?" Я говорю: "Глупый ты какой. Ведь они тебя так любят, зачем им волосы твои". Я старалась отвлечь его от мыслей об аварии. "Толя, вернемся только в Припять, заживем… Я тебе такие туфли на микропоре купила, только по песку ходить, на речку, куда же больше?" А он: "Да, поедем только в Припять. Но я не смогу работать, я ведь теперь в Зону не пойду". - "Ну и что? Разве без Зоны нет жизни, нет работы?"

Он говорил, что ко всему можно привыкнуть, только не к одиночеству. И еще говорил, что я его спасла от голодной смерти своим киселем…

Я мужу обо всех ребятах рассказывала. Об Аркадии Ускове. О Чугунове, других. Я как связная между ними была. Там рядом лежал парень, Саша Кудрявцев. Он уже выздоравливать начал, на поправку шел. У него ожоги сильные были. Я зашла, а его спиртом протирают. Он стесняется: "Не заходи". Я говорю: "Сашенька, ты стесняешься меня? Это же хорошо - значит, ты жить начал. Я завтра к тебе приду, а сегодня газетки положу".

Завтра прихожу, а мне говорят: "Нет Саши. Кудрявцев умер".

Меня это ударило в душу. Я говорю: "Неправда это! Он уже выздоравливает!" - "Правда".- "Не может быть этого". Выхожу - сестра моего мужа сидит. А с ней молодая женщина и старый мужчина. Сестра говорит: "Это Кудрявцевы". Я как стала - ничего не могу сказать. "Как Саша?" - "Тяжело, очень тяжело", - говорю. Тут врач подошла и спрашивает: "Кто Кудрявцевы?"

Я еле в те дни ходила. Ни спать не могла, ни есть. Чего-нибудь в столовой похлебаю, потом прижмусь к стенке, только бы не вырвало, только бы не вырвало, мне надо держаться. Мне надо.