Чернобыль

"В первые дни после аварии, когда мы еще плохо знали лучевую болезнь, был у нас такой грех: гипердиагностика, то есть диагноз ОЛБ (острая лучевая болезнь) в ряде случаев ставился необоснованно. И теперь весь мир знает, что у нас столько-то больных ОЛБ, потому что они вошли в регистр. А у нас их, наверное, меньше. В то же время не исключено, что у кого-то ОЛБ развилась в те дни, но его не "засекли", он перенес ее где-то и теперь уже не числится в списке больных. Диагноз задним числом поставить практически невозможно.

Парадокс? Да. Это создает ряд проблем. Переболевшие ОЛБ имеют ряд существенных социальных преимуществ. И вот, бывает, я вижу человека с неправильно поставленной ОЛБ: по-человечески, он не заслуживает тех льгот, что правительство выделило нашим больным. Но разве можно теперь снять диагноз? Никто не может этого сделать.

А рядом есть люди - я могу предположить, - которые действительно перенесли ОЛБ. Но на основании чего я теперь поставлю ему диагноз? На основании анализов? Он вообще сразу после аварии находился вне поля зрения медицины.

Но есть еще более серьезная проблема. Проблема больных, которые получили дозы радиации, не вызывающие ОЛБ. Ниже ста рентген. Допустим, они получили суммарно 50-60 рентген. Это те, кто был во время аварии на станции. Они больны. У них есть какая-то патология. Это, скажем, не лучевая болезнь, но, возможно, лучевая травма, повлекшая за собою спазм сосудов. Нервная патология наблюдается.

Есть на этот счет две теории. Одна - что это никакая не патология, а радиофобия (боязнь лучевой болезни). Просто стрессовая ситуация. А другая - что все-таки радиация поражает нервные окончания, вызывает какую-то не познанную еще нами патологию. Большинство киевских медиков считает, что это все-таки действие ионизирующего излучения. Москвичи настроены так: по их мнению, это - психотравма, социальная, эмоциональная травма.

Я много думал над этой проблемой - ведь все-таки вижу этих больных с первого дня и по сегодняшний день. Вначале думал, что основную роль играют лучевые поражения. Потом все-таки примерно двадцать процентов больных я отнес к разряду страдающих радиофобией.

И самое горькое - не хочется даже говорить об этом, но придется: после того, как Совет Министров, ВЦСПС, Госкомтруд установили льготы для больных ОЛБ, резко увеличилось количество симулянтов. Рвачи - это очень мягкое слово. И среди моих больных таких примерно двадцать пять процентов.

Конечно, у них находят разные болезни: гастрит, бронхит, радикулит. Давайте мы с вами ляжем в больницу - и у нас найдут патологию. Тем более, эти люди действительно пережили стресс. Кто-то в Зоне пил, кто-то, извините, дрожал от страха, а кто-то что-то непонятное ел… А теперь они требуют связать свое состояние с лучевой патологией. Прикрываясь своим заболеванием, выбивают для себя льготы. Есть у меня больной, который жил в двухкомнатной квартире, трое их. Выбил себе трехкомнатную. А для того, чтобы выбить, надо иметь железное здоровье! У него не было лучевой болезни, это знают все. Он пришел в КРРОИ (Киевский рентгенорадиологический и онкологический институт), устроил скандал, побил медсестру. И получил диагноз ОЛБ.

Рвачи недовольны всем. Но как только решаются их проблемы социальные - они сразу становятся всем довольны. Вот лежит у меня такой. Ну ничегошеньки у него нет. Он пишет одну жалобу, вторую, третью. Кормят его не так, лечат не так.

Все плохо. Только ему какую-то льготу дадут - он пишет благодарность.

Но есть еще группа больных, которые не больны ОЛБ, но и не симулянты, не рвачи. Я с ними до сих пор не могу разобраться. Вот почему я ушел от киевской точки зрения, но полностью к московской не пришел. Эти люди не умирают. И социальные вопросы у них решены. Но что-то у них не так.

- Что же?

- Не знаю. Жить бы да жить этому человеку, но что-то в нем сломано. Он и не трус, он не боится, честно работал в Зоне, он ест, пьет и работой тяжелой не измотан. Но появились у него утомляемость, головокружение, какая-то апатия. Их не так уже и много, этих людей, но разобраться с ними я не могу… В нашем отделении работает психоневролог, стараемся как-то восстанавливать таких людей. Здесь бы нужен социолог - нет его у нас. Так вот такие больные - загадка для нас. Никаких объективных данных нет, а он говорит: "Умираю, и все. Теряю сознание". Мы обследуем тщательно - ничего не находим. Объективно - немного учащен пульс и немного повышено давление. Нельзя даже сказать, что это гипертонический криз. Мы собираем консилиум за консилиумом, но так и не знаем - в чем суть этого явления".

Из письма Владимира Семеновича Палькина, Киев: