Чернобыль

Я вишу пять минут - он ходит, вишу десять минут - он ходит. Не успокаивается. Я вишу - а мысли: "Что делать?" Тренировка тоже достаточно опасная, но морально спокойнее: нет радиации и температуры повышенной. А с точки зрения аэродинамической - опасно. Но об этом не думаешь в полете.

Вижу, что ничего не получается. Захожу на посадку и трос кладу на площадку. Отцепил. Сел.

И вот пришла такая идея: а что если по всей длине троса через равные промежутки подвесить грузы? Он должен быть устойчив. Чушки свинцовые нанизали на трос. Инженеры наши оперативно все сделали.

Это все делали ночью седьмого мая.

На следующий день я вылетел на тренировку с этим тросом. Трос натянут отлично. Начал опускаться. Только коснулся концом земли (слышу команду: "Касание!") - я ушел, а трос стоит как столб. Тут уже нужна ювелирная техника пилотирования… Еще один заход сделал, убедился в том, что можно. Вид у нас был после этого полета - вы бы видели… Вообще полет с внешней подвеской считается одним из сложнейших… Потом еще несколько заходов выполнил.

Восьмого числа привезли нам термопару. Как проволока. Конец является датчиком. Увязали все, трос разложили в Чернобыле на площадке.

И девятого мая подъехали Евгений Петрович Рязанцев и Цикало Александр Степанович. Установили аппаратуру в вертолете. Перед полетом мы сами, экипаж, из листов свинца сделали защиту - положили на сиденья, на пол. Только там, где педали, где ноги, там нельзя было. Закрылись хорошо. Дали нам жилеты свинцовые. Мы объяснили своим пассажирам - как будем лететь, закрыли их плитами тоже, договорились о взаимодействии. Наблюдал за полетом мой коллега, полковник Мимка Любомир Владимирович. Он разместился в Припяти на гостинице "Полесье".

Ну, все сели в вертолет, поднялись из Чернобыля без всяких проблем. Конец троса - чтобы лучше было видно - обозначили оранжевым кольцом.

Я подошел на высоте триста пятьдесят метров. Надо было узнать - как температура там, как мощность двигателей. Вертолет висел стабильно.

Руководитель полета мне говорил: "До здания пятьдесят метров. Сорок… Двадцать…" По высоте и удалению он мне подсказывал. Но когда я стоял над самим реактором, ни я, ни руководитель уже не видели - попал я или нет. Поэтому послали еще один вертолет МИ-26. Полковник Чичков пилотировал. Он завис на удалении двух-трех километров сзади меня и все видел. Я должен был зависнуть возле трубы…

А Евгений Петрович Рязанцев сам в люк смотрел. И он показывал жестами: "Над реактором". Замеры температуры делали на высоте пятидесяти метров над реактором, сорока, двадцати и в самом реакторе. Евгений Петрович все видел. А аппаратура пишет. Когда все сделали - я отошел.

За Припятью было намечено специальное место, и трос я сбросил в песок. Трос был радиоактивен.

С момента зависания все это заняло шесть минут двадцать секунд. А показалось - вечность.

Это была победа.

На следующий день, десятого мая, нам снова поставили задачу: определить состав выходящих газов. Опять все то же, такой же трос, только не термопара была на конце, а контейнер. Тут задача была попроще - надо было не висеть, а плавно пройти. Двенадцатого мая все надо было повторить с термопарой. Появился и опыт, и маленько спокойствие. Еще полетели. И несмотря на то, что опыт, казалось бы, уже был, но менее шести минут провисеть никак не удавалось.

Пока подойдешь, пока успокоишь трос, затем начинаешь снижаться, производить замеры. Как себя чувствовал? С двадцать седьмого числа у нас ни одной спокойной ночи не было, спали по два-три часа. А летали с рассвета и до ночи. Мне часто задают вопрос: "Как радиация действует?" Да я не знаю, что действует и как, но усталость была очень сильная, а отчего она? Или от радиации, или от недосыпания, от физических перегрузок, или от морально-психологического напряжения? Все-таки напряжение как-никак было - ответственность большая.

После этих трех полетов еще летал, чтобы провести радиационную разведку.

А всего в общей сложности над реактором я провисел девятнадцать минут сорок секунд".

Из сообщений прессы:

"В целях сокращения радиоактивного выхода над активной зоной создается защита из песка, глины, бора, доломита, известняка, свинца. Верхняя часть реактора засыпана слоем, состоящим из более четырех тысяч тонн этих защитных материалов" (Из выступления председателя Правительственной комиссии, заместителя Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербины на пресс-конференции для советских и иностранных журналистов, состоявшейся 6 мая 1986 г. - "Правда", 7 мая, 1986 г.).

"Позитивно отозвался профессор М. Розен (директор отдела ядерной безопасности МАГАТЭ) о примененной советскими специалистами методике поглощения излучения с помощью щита, состоящего из песка, бора, глины, доломита, свинца… Продолжаются работы под поврежденным блоком - их цель - полностью нейтрализовать очаг излучения и, как говорят физики, "захоронить" его в толщу бетона" ("Правда", 10 мая, 1986 г.).