Чернобыль

Мы там настолько стали своими людьми, что когда Мельник выходил покурить, он оставлял меня возле телефонов на КП. Я уже знал многих людей.

Однажды прибегает Игорь Кобрин и говорит: "Хем, нас не пускают".

- "Кто это? У нас же проход всюду!" - "Не пускают, говорят, там что-то закрыли". Я иду. Стоит часовой. А вид у меня очень солидный: седые усы, форма белая, как у всех. Я говорю внятно, чтобы он понял: "Генерал Кузнецов… - а потом дикой скороговоркой: - далразрешениесниматьгдемытолько…" Он говорит: "Товарищ генерал, я не знаю, там есть прапорщик". Я: "Где прапорщик?" Он берет телефон и звонит. Дает мне трубку. Я беру трубку и снова говорю: "Генерал Кузнецов… далразрешениеснимать гдемытолько…" Прапорщик говорит: "Извините, товарищ генерал. Дайте трубку караульному солдату". Я даю - и он нас пропускает. На войне как на войне - без хитрости не обойдешься.

А вообще - может быть, и грех так говорить - но это было прекрасное время! Я вспомнил войну, боевых товарищей. Я не хотел оттуда уезжать - такое было отношение друг к другу. И все занимались только делом. Три минуты проходило от изменения ситуации до выдачи рекомендаций и принятых решений.

Там была совершенно другая обстановка, другая система отношений - времен Отечественной войны или та знаменитая Курчатовская атмосфера, когда ты чувствовал плечо друга, когда все было по-настоящему… Там были очень мужественные, очень чистые люди. Многие добровольно приехали. И как им было обидно встречаться с проявлениями нашего железобетонного бюрократизма. В число пятидесяти человек, принятых в партию Припятским горкомом без прохождения кандидатского стажа, входило три дозразведчика. Тех, кто первым шел в неизвестность, на радиацию. И когда они приехали в свои города после лечения, привезли документы, что они члены партии, им сказали: "Что это такое? Как это без стажа? Да нет, пусть нам позвонят из Припяти". И один из них говорил мне с обидой: "Ну что, я буду звонить в Припятский горком, просить?" Были более обидные вещи: одного из подполковников представили к внеочередному званию. Когда он платил партвзносы, кто-то из чиновников посмотрел и говорит: "Ого, сколько денег ты заработал! А что - еще и кормили вас бесплатно? Да тебе еще и звание присваивают… Ну ничего, пока походишь в подполковниках".

И что возмущало этих ребят - когда они приезжали домой, их порою спрашивали: "Почему вы в Чернобыль уехали? Почему так долго там сидели? Деньги поехали зарабатывать?"

А кому-то из них чуть ли не прогулы поставили за это время. Когда фильм уже был сделан… началась наша дорога на Голгофу. В октябре 1986 года мы повезли фильм в Москву. Посмотрела сначала группа экспертов, несколько человек. Им фильм понравился, но они набросали 15 замечаний. Мы честно все исправили. Шли счастливые и довольные, как слоны, после этих замечаний. Потому что замечания были мелкие.

Второй раз приехали в Москву. В зале уже сидело человек 30. Посмотрели - поздравили. Им фильм тоже понравился. Пошли еще на одну комиссию. Показываем. И вдруг один из комиссии спрашивает: "Что вы показываете? Кто вам позволил? В чем ходят солдаты? В этих робах?" Я говорю: "А кто их не обеспечил?" - "Там было шестнадцать шведских костюмов, мы их привезли", - говорит. Я в ответ. "Там полторы тысячи человек работает каждую минуту". - "Вы знаете, это же все на всех экранах будет… Это антисоветский фильм. Вы знаете, что сделали американцы? У них, когда произошла авария на Тримайл-Айленде, десять месяцев туда никто не заходил, через десять месяцев зашел дозиметрист, проверил и ушел. И она до сих пор закрыта". Я говорю: "Простите. Я в этом деле уже поднаторел. Разве можно частную станцию с несравнимо меньшей мощностью сравнивать с Чернобылем? Что вы предлагаете?" - "Закрыть Чернобыль". - "А что делать с Киевом, со всей Украиной?" - "Да не надо ничего делать". Я вне себя: "Вы же понимаете, что тогда не только Киев, но и пол-Украины надо было бы выселить". - "Надо было".

Только вмешательство ЦК КПСС помогло, и фильм выпустили на экраны в январе 1987 года".

Гамма-сапиенс фон Петренко

Тихо на улице, Чисто в квартире. Спасибо реактору Номер четыре.

Такие вот веселенькие стишата пошли гулять по Киеву в мае 1986 года, когда эшелоны увозили детей из города, когда матери плакали, провожая своих драгоценных Оксанок и Васылей в пионерские лагеря, когда в городе царили тревога и смятение.

Авария на АЭС отозвалась не только болью сердец и состраданием к тем, на кого обрушилось несчастье, она породила не только ряд научных документов, журналистских статей разной степени искренности и литературных произведений разного уровня правдивости. На атомную вспышку в Чернобыле Киев и Украина ответили прежде всего мощной вспышкой юмора, анекдотических историй, пародий, пересудов и легенд. Особенно ценилось острое слово среди тех, кому довелось работать в Зоне. Как и на войне, смех здесь был очень нужен.