Черное эхо

– Хорошо. Э… я тут случайно оказалась в этих краях и просто хотела… просто пришла сказать, что мы… Ну, эта неделя завязалась нескладно. Для нас обоих. Быть может, завтра мы сможем начать нашу совместную работу с чистого листа?

– Да, – сказал он. – Я тоже прошу извинения за то, что сказал тогда… и сожалею по поводу вашего брата. Вы старались сказать что-то приятное, а я… Может быть, задержитесь несколько минут, выпьете пива?

Он пошел в кухню и достал две новые бутылки. Вручил ей одну и повел ее через раздвижную дверь на заднее крыльцо. Снаружи было прохладно, но время от времени со стороны темного каньона дул теплый ветер. Элинор Уиш уставилась на огни Долины. Прожектора со стороны Юниверсал-Сити бороздили небо, выписывая повторяющийся узор.

– Здесь очень красиво, – сказала она. – Никогда раньше не бывала в таком жилище. Кажется, они называются консольными?

– Да.

– Должно быть, жутковато во время землетрясения.

– Жутковато и когда мимо проезжает мусоросборник.

– Как же вы дошли до жизни в таком месте?

– Кое-какие люди – из тех, что внизу, с прожекторами, – дали мне однажды пачку денег, чтобы использовать мое имя и мою так называемую техническую консультацию для телепрограммы. Ну, и мне больше нечего было делать с этими деньгами. Когда я рос в Долине, мне всегда было интересно, каково это – жить в одной из таких штук. Вот я ее и купил. Раньше она принадлежала одному киносценаристу. Вот здесь он и работал. Домик совсем маленький, всего одна спальня. Но видимо, я никогда не нуждался в большем.

Она облокотилась на перила и заглянула вниз по склону, вдоль русла пересохшего ручья. В темноте лишь смутно виднелись очертания нетронутой дубовой рощи. Он тоже наклонился над перилами и, рассеянно отрывая кусочки золотой фольги от ярлыка своей бутылки, стал бросать их вниз. Золотые обрывки, плавно кружась и поблескивая, исчезали в темноте.

– У меня есть вопросы, – проговорил он. – Я хочу съездить в Вентуру.

– Не могли бы мы поговорить об этом завтра? Я пришла сюда не затем, чтобы перечитывать эти документы. Я их читаю вдоль и поперек уже почти год.

Он кивнул и замолчал, решив дать ей возможность перейти к тому, что привело ее сюда, – не важно, что это окажется. Через некоторое время она сказала:

– Вы, должно быть, очень злитесь по поводу того, какую свинью мы вам подложили, – это внутреннее расследование и то, что мы вас проверяли. Затем еще вчерашнее происшествие. Я сожалею.

Она пригубила пиво из своей бутылки, и Босх сообразил, что даже забыл предложить ей стакан. Он промолчал, и ее реплика одиноко и напряженно повисла в темноте.

– Нет, – наконец произнес он. – Я не злюсь. По правде сказать, я и сам хорошенько не знаю, что я есть такое.

Она повернула голову и посмотрела на него.

– Мы думали, вы оставите это дело после того, как Рурк через вашего лейтенанта устроили вам неприятности. Спору нет, вы знали Медоуза, но ведь это было давно. Вот чего я не могу понять. Чувствуется, что для вас это не просто очередное расследование. Но почему? Тут должно крыться еще что-то. Что-то связанное с Вьетнамом? Почему для вас это так много значит?

– Наверное, у меня есть свои причины. Причины, не имеющие никакого отношения к данному делу.

– Я вам верю. Но вопрос не в том, верю ли я вам. Я пытаюсь понять суть. Мне нужно это знать.

– Как вам пиво?

– Прекрасно. Расскажите мне что-нибудь, детектив Босх.

Он посмотрел вниз, провожая взглядом маленький обрывок фольги, растворяющийся в темноте.

– Не знаю, – ответил он. – Вернее, и знаю, и не знаю. Я думаю, все это уходит корнями в тамошние туннели. Совместно пережитое. Не то чтобы он там спас мне жизнь или я спас его. Не так примитивно. Но я ощущаю какой-то долг, обязательство перед ним. Не имеет значения, что он совершил и каким подонком сделался после. Может, если бы я не ограничился в прошлом году несколькими телефонными звонками… Я не знаю.

– Не говорите глупостей, – сказала она. – Когда он в прошлом году вам позвонил, то уже полным ходом планировал это ограбление. Он тогда просто вас использовал. И похоже, использует даже сейчас, будучи мертвым.

На его бутылке уже закончилась наклейка, и больше обдирать было нечего. Он развернулся и привалился спиной к перилам. Одной рукой неловко нашарил в кармане сигарету, сунул в рот, но зажигать не стал.

– Медоуз… – покачал он головой, погружаясь в воспоминания. – Медоуз не был похож на других… Все мы тогда были просто кучкой юнцов, боящихся темноты. А в тех туннелях было так чертовски темно. Но Медоуз, он не боялся. Он постоянно вызывался добровольцем. Со света божьего – в ад кромешный. Вот как он говорил, отправляясь в очередной рейд. Мы называли это «черным эхом». Это было, как спускаться в преисподнюю. Там, внизу, ты ощущал запах собственного страха. Когда ты находился там, под землей, было такое чувство, что ты уже умер.