Черное и серебро

Вскоре времени на раздумья о причинах случившегося не остается. Синьоре А. приходится мириться с кучей неудобств, которые напоминают ей о годах, когда нужно было возить Ренато на диализ, только на этот раз яркий свет ламп падает на ее тело, и заботиться о нем приходится ей самой. Перед первой химиотерапией – онколог запланировал три цикла, с перерывом в двадцать дней, нехотя признав невозможность операции, – так вот, перед первой химией синьора А. решает завести парик. Она не знает, когда волосы начнут сыпаться на пол прядка за прядкой, и хочет заранее подготовиться. По иронии судьбы волосы – единственное, чем она по-настоящему дорожит: она прихрамывает, уже лет двадцать не позволяет себе новых нарядов (всякий раз, даря ей на какой-нибудь праздник кардиган, мы не промахиваемся с подарком), вообще не покупает косметики, носит те же украшения, что и при муже, но тщательно заботится о своей шевелюре. Иногда Нора, желая ее побаловать, водит ее к своему парикмахеру. Нора не раз подчеркивала, что такая седина, как у синьоры А., встречается очень редко – белые как мел волосы с серебряными нитями. «Вот бы у меня были такие в старости!» – вздыхает она, а я подозреваю, что за этой надеждой скрывается куда более глубокое желание сохранить связь с синьорой А.

– Сначала я их подстригу, – объявляет синьора А. по телефону, – коротко, как в молодости. Надо привыкнуть к лысине.

Нора принимает эти слова за то, чем они являются, – за каприз.

– Не говори глупостей! Тебе и так хорошо.

Синьора А. втайне надеется, что, если подстричь волосы, корни у них станут крепче и они не выпадут. Ее голова набита предрассудками и поверьями, что меня, в зависимости от ситуации, всегда забавляло или выводило из себя. Она не знает, какой разрушительной силой обладает яд, который введут ей в тело, с какой силой этот яд станет уничтожать всякую форму жизни и сломит всякое сопротивление, не различая хорошее и плохое, как ураган. Норе все-таки удается ее разубедить. Теперь Нора пускается на поиски лучшего магазина, где можно купить парик. Связывается с клиенткой, которой она обставила квартиру в Лигурии и которая год назад пожертвовала обеими грудями из-за злокачественной кисты, – Нора говорит о ней с особым восхищением, словно этот опыт позволил ее знакомой подняться на более высокую ступень сознания. Знакомая отправляет нас в магазин в центре и, судя по тому, что я узнал, предварительно туда позвонив, не промахивается: взявшая трубку девушка куда меньше, чем я, стесняется говорить о париках для больных раком женщин, вообще не стесняется, словно ей ежеминутно звонят по этому поводу.

Синьора А. приезжает к нам, на кухне я измеряю ей окружность головы сантиметром, который прежде брала в руки только она и который хранится в коробке со швейными принадлежностями. Потом я ее фотографирую спереди, сзади и в профиль. Парик навсегда сохранит эту прическу, волосы, которые никогда не вырастут, всегда будут выглядеть так.

Я сам везу ее на примерку – ощущение странное, будто сопровождаю ее к гинекологу. Синьора А. светится, рак можно победить, ей приятно, что часть дня я посвящаю ей одной, что кто-то не поленился сесть за руль ее автомобиля, а сейчас угощает кофе. Уже давным-давно никто не проводил с ней столько времени.

В магазине нас усаживают в коридоре, откуда видно все, что происходит в остальных помещениях. Над нашими головами хрустальная люстра с подвесками, в люстру ввинчены энергосберегающие лампочки. Ощущение, будто попал то ли в знатный, то ли в полузаброшенный дом – скорее, все же в полузаброшенный. Синьора А., указывая на разные предметы мебели, называет их стиль: ампир, модерн, барокко… «Видишь, сколькому я могла бы научить своего сына?» – вздыхает она. Но сын у нее так и не появился.

Когда мы с Норой в первый раз поцеловались, на нас были парики: Норин парик высотой с локоть по форме напоминал ананас, мой – седой, с буклями. У обоих на лице – белый грим. В театральном кружке мы репетировали сцены из «Трактирщицы», но разыгрывать их перед зрителями не предполагалось. А сценические костюмы мы надевали ради торжественности и удовольствия.

Каждый вечер студенты и аспиранты физического факультета, и я среди них, выходили из сурового здания на виа Джурия и рассеивались по городу в поисках мест, где девушки не одевались убийственно строго, как у нас, но и не считали, что за внешностью можно вообще не следить. Мы посещали курсы фотографии и восточных языков, школы кулинарии и танго, ходили на аэробику, просачивались на кинофорумы, где было полно старшекурсниц-филологинь, притворялись, будто верим в духовную силу лайя-йоги, – лишь бы добиться секса. После нескольких попыток я оказался в театральном кружке, хотя не питал к театру ни малейшего интереса. На первом занятии Нора, которая занималась в кружке больше года, научила меня дыхательным упражнениям. Будущая жена с силой ткнула меня рукой в живот, из-за чего я, не успев представиться, невольно издал смешной звук.