Черное колесо

Я с тревогой стал припоминать все свои действия. Где я ошибся? Кертсон не похож на Костера, единственного другого хирурга такого же ранга в Нью-Йорке. Проводя сложную операцию, Костер взвинчен, как кот, завидевший соперника. На его технику это не влияет, но Боже упаси ассистента или сестру допустить хоть малейшую ошибку — Костер обрушивается на них с такой красочной бранью, что слушать его — одно удовольствие, хотя для виновных она хуже хлыста. А Кертсон как бы не замечает оплошности — конечно, если она не слишком серьезная — и отчитывает провинившегося уже потом, наедине. Но его безразличие, холодность и отчужденность при этом намного хуже высокохудожественной брани Костера. Я не начинающий ассистент и не молоденькая медсестра, чтобы бояться выговора Кертсона, но я очень дорожил его хорошим мнением обо мне, и поэтому в его кабинет вошел с тяжелым предчувствием.

Он с минуту разглядывал меня, потом спросил:

— Сколько времени вы не были в отпуске?

— Три года.

— У вас дважды дрогнула рука, когда вы накладывали зажимы. Вы колебались перед тем, как начать шить, и опоздали, подавая мне зонд.

Спорить было бессмысленно, я кивнул и извинился.

— Ничего страшного не произошло, — продолжал он. — Но могло произойти. И это может повториться в следующий раз. Между хирургом и ассистентом должна существовать полнейшая взаимосвязь. Против нас и так многое. Когда кончается ваш контракт?

Я похолодел. Неужели он собирается выгнать меня?

— Через три месяца, — ответил я.

— И что вы собираетесь делать?

— Возобновить его, если не будет возражений. Мне здесь нравится.

Он покачал головой.

— Вам пора начать работать самостоятельно, конечно, если вы вообще хотите начинать. Даже временная самостоятельная работа даст вам опыт, какого вы никогда не получите здесь. Кроме того, вы нуждаетесь в отдыхе. Джим Бенсон — вы его знаете, он мой пациент, — вместе с дочерью и друзьями вскоре отплывает на своей яхте. Пару месяцев собирается провести в Карибском море. Судовой врач в последний момент его разочаровал, и он попросил меня подыскать ему другого. Могу я рекомендовать вас? Оплата, разумеется, хорошая, и жить вы будете на правах гостя. Яхта же у него замечательная.

Я колебался: в конце концов, это означало резкую смену моего образа жизни.

Кертсон прибавил:

— Как врач, я это вам предписываю, как друг — советую. Могу предоставить вам двухмесячный отпуск. Когда вернетесь, отработаете последний месяц по контракту — возобновите его, если пожелаете. Но я надеюсь, что вы к тому времени решитесь работать самостоятельно.

Я спросил:

— Есть ли еще причины, из-за которых вы хотите, чтобы я в этом участвовал?

На этот раз заколебался он. Потом все же сказал:

— Да. Профессионально меня очень интересует Бенсон; не хочу, чтобы у него был третьесортный или даже второсортный специалист, если что-то случится. Впрочем, не думаю, чтобы что-либо случилось. Физически он абсолютно здоров. Душевно же…

Нахмурившись, он прошелся по кабинету. Повернулся ко мне.

— Бенсон самодур. Именно так он нажил свое состояние, и с тех пор, как он отошел от дел, эта особенность его характера лишь усилилась. Он, по существу, феодал, его окружают не слуги, а вассалы. Так же относится он к своим партнерам, друзьям и гостям. На его корабле есть все условия для проявления этих особенностей его характера. И есть еще кое-что, из-за чего отношения на борту «Сьюзан Энн» могут накалиться, вплоть до взрыва. И в этом случае я хотел бы, чтобы там находились вы.

Что ж, сказанное Кертсоном означало очень многое, и теперь вряд ли что-то, кроме приказа самого Кертсона, удержало бы меня от плавания на «Сьюзан Энн». Я спросил:

— Когда мне отправляться?

Он хлопнул меня по плечу.

— Молодец! Откровенно говоря, я считаю, что вам предстоит лечить самые обычные недомогания. Морскую болезнь, прежде всего. Если вы понравитесь леди Фитц-Ментон, у нее, вероятно, появятся и другие симптомы. Но поскольку с нею этот жиголо Бурилов, такого, наверное, не случится.

Он рассмеялся так тепло, что я почувствовал, как его доверие согревает меня.

— Когда мне отправляться? — повторил я свой вопрос.

— Как можно быстрее. «Сьюзан Энн» сегодня утром пришла в Майами.

— Если вы договоритесь с администрацией больницы, я улечу завтрашним утренним рейсом.

— Подождите здесь, — сказал он и вышел.

Я принялся вспоминать все, что знал о Бенсоне. А знал я немного. Член советов многих корпораций, по слухам, необыкновенно богатый человек; подозревается в огромном политическом влиянии; жесткий и жестокий к своим врагам.

Мне приходилось видеть фотографии его дочери. Стройная, с широким низким лбом, решительным небольшим подбородком и глазами, слишком большими для лица в форме сердца, она напоминала мне рейнольдсовский портрет леди Гамильтон в костюме вакханки. Очень симпатичная девушка. Звали ее Пенелопа.