Чёрное место (СИ)

– То, что вы его вычислили – очень замечательно! – Следователь Бочарников раскрыл папку уголовного дела. – А как будем доказывать? Изнасилование и покушение на убийство Катерины еще как-то привязывается. Потерпевшая запомнила номер мотоцикла, на опознании указала на нашего подопечного. Со школьницей хуже. Улик никаких. Про нападение в сквере я и не говорю. Какие будут соображения, товарищи сыщики?

– Сын Кислицына пояснил, что отец уехал из дома около шести, – сказал Матвиенко. – А жена говорит, что на работу за ней он заехал в половине восьмого, дожидаться пришлось. Где полтора часа мотался? Это раз. Труп девочки обнаружен точно на том же месте, куда он привозил Катю убивать. Это два...

– Знаю, – перебил Бочарников. – Но на умозаключениях обвинение не построишь. – Он перелистал дело. – Черт, не за что зацепиться! Есть тут, правда, один нюансик, но тоже… вилами по воде. Я на допросе допытывался у жены нашего героя про всякие подозрительные мелочи. И когда я ее сильно допек, она вспомнила, что зимой у супружника пропала перчатка. Перчатки она сама ему покупала – хорошие, меховые. А тут одной нет. Стала спрашивать – буркнул, дескать, потерял. И все. И получается, что пропажа обнаружилась буквально через пару дней, после того, как нашли труп девочки. Логично предположить, что где-то там он перчатку и посеял. Например, когда тащил труп от дороги в кусты.

Кравец хмыкнул.

– Да уж, точно – вилами по воде.

– А другого у нас все равно ничего нет.

– Перчатку при осмотре места происшествия могли не найти, потому что ночью пурга была, ее и замело, – вставил Матвиенко.

– Так, значит, он ее потом увел от греха, – заключил Кравец. – Дурак, что ли, вещдок оставлять!

– Э-эх, вот  бы нам эту перчаточку отыскать, – помечтал Бочарников..

– Так она нас там и дожидается, – отмахнулся Кравец.

– Найдем, не найдем, а попробовать стоит, – сказал Степанов. – Взять солдат в  военной комендатуре  и весь тот квадрат шаг за шагом…

34.

Лес изменился неузнаваемо. Снег сошел, и заросли теперь стояли сиротливо-прозрачные, насквозь продуваемые зябким апрельским ветром. Земля под ними еще не проросла первой травой.

Воины попрыгали с комендантского грузовика. Кравец построил их в шеренгу и начал инструктаж.

– Рассредоточиваемся на два метра друг от друга. Движемся цепью – нос в землю. Каждый сантиметр обнюхивать. Перчатка из коричневой кожи, с насечками на тыльной стороне…

Сержант на правах «куска» присоединяться к остальным не спешил, торчал в кузове, заткнув пальцы за приспущенный ремень и лениво оглядывая окрестности.

– Чего ее искать-то? – подал он голос с высоты. – Вон ваша перчатка валяется.

Матвиенко чертыхнулся, шагнул в кусты и поднял находку.

– Понятые! Сюда!

– Я  ж тебе говорил, что чудеса случаются, – подмигнул Степанов Кравцу. – А ты не верил.

– Просто чудакам везет. Что и обидно.

35.

Бочарников поморщился. Комната для допросов в ИВС Приреченского ГОВД провоняла перегаром паршивого табака и немытым человеческим телом.

Сержант ввел арестованного и удалился. Лицо у Кислицына окончательно почернело, щеки ввалились, а глаза оставались стеклянными и пустыми. Его приходилось содержать в отдельной камере, потому что другие арестованные, прослышав по «тюремному радио» о том, за что  закрыли нового сидельца, орали, не переставая: «Дай его нам, начальник! Дай!»

Кислицын, как сомнамбула, опустился на привинченный к полу табурет и погрузился в привычный транс. На все разговоры следователя у него теперь был один ответ – мертвое молчание.

Бочарников постучал ладонью по столу.

– Кислицын! Очнитесь. Можете и дальше изображать немого. Но меня-то послушайте. Вот протокол опознания. Вашей жене предъявлены три мужские перчатки, в том числе обнаруженная на месте, где был найден труп девочки. Вы меня слышите? Жена перчатку опознала. А также ее опознали ваши знакомые и сын. Перчатка, Кислицын, принадлежит вам. Как же она оказалась поблизости от трупа, если вы утверждаете, что в том месте никогда –  ни до, ни после – не бывали?

Арестованный молчал. Но отрешенное выражение на его лице начало меняться. Сквозь окаменевшую маску вдруг отчетливо проступило смятенье.

– Отчего же после не съездили за пропажей? – Бочарников навалился на стол. – Могли ведь догадаться, где обронили. Побоялись? Или решили, что мы перчатку нашли, и затаились? А когда поняли, что вас не подозревают, успокоились. Или все-таки ездили, да тоже в снегу не отыскали?

Тишина длилась несколько минут, и следователь не спешил ее нарушать. Кислицын согнулся на стуле, будто сдерживая рвоту. Мерзость, сжигающая его изнутри, рвалась наружу. Но торопить ее не стоило.

– Побоялся… – Голос обвиняемого впервые за много дней обрел живую интонацию. – Я  к тому месту приближаться не могу… когда оно не черное.

– Черное? В каком смысле?

– Там, на дороге… в кустах… Оно иногда становится черным. Я три года назад проезжал мимо и увидел. Сперва ничего не было, а потом чернота... А когда оно черное, я не могу на них смотреть… на женщин. На девочек особенно… Потом все проходит. Но я помню...

– И что же это такое, в кустах?