Черное море

Многие сектанты, подобно альбигойцам Южной Франции, чувствовали себя в безопасности только в глухих, хорошо приспособленных для обороны местах, удаленных от густонаселенных центров власти. Тот же экзистенциальный ужас испытывали и караимы, которые бежали на вершины Крымских гор или в Литву, на укрепленные острова города Троки[5], стоявшего на озере, окруженном березовыми лесами. Однако караимы, как раки-отшельники, предпочитали не строить собственные крепости, а селиться в готовых, построенных, но затем покинутых другими. Мангуп-Кале они завладели не раньше, чем город был разграблен и оставлен турками. Древнейшая караимская могила в лесах под этой вершиной датируется 1468 годом, несколькими годами ранее падения Мангупа, но большинство надгробий было вырезано в XVI и XVII веках.

В Крыму караимы держались особняком от окружавших их христианских и мусульманских общин, тщательно оберегая свой образ жизни; они производили и продавали небольшие предметы домашнего обихода, но избегали служить какому бы то ни было правительству. Один историк заметил, что приблизительно с 1200 по 1900 год в их жизни почти ничего не происходило: история крымских караимов представляла собой сплошное бессобытийное пятно долгого мира. Между тем благодаря своему замкнутому существованию караимы приобрели репутацию людей более честных и добродетельных, чем представители других местных сообществ, и вследствие этого, когда в истории караимов кончилось затишье, она приняла любопытный оборот. Гои под впечатлением от их порядочности стали изобретать причины, по которым на караимов не должен был распространяться общий антисемитизм. Высказывалось предположение, что они были обращены в иудаизм подобно хазарам. Абсурдная ирония ситуации состояла в том, что из‑за ревностного стремления караимов следовать более исконному иудаизму, нежели другие иудеи, гои вообще не считали их настоящими евреями.

После аннексии Крыма Россией в конце XVIII века Екатерина II отнеслась к караимам с уважением и интересом. Она прибавила к Российской империи огромные территории: на западе – большую часть старой Речи Посполитой, а на юге – почти все северное побережье Черного моря. Для того чтобы развивать эти территории, она вербовала колонистов – немцев, греков, армян, даже французских поселенцев, и караимы, с их здравомыслием и энергией, годились для этой цели как нельзя лучше. Екатерина переселила часть крымских караимов в Литву, усилив их старые поселения, а на юге, в огромной новой пограничной Новороссийской губернии, гарантировала им все права российских подданных – права, в которых была поражена большая часть еврейского населения. Из Мангупа и другой своей горной цитадели, Чуфут-Кале над Бахчисараем, караимы начали переселяться вниз, в города на крымском побережье, прежде всего в Евпаторию. Когда шотландский путешественник Лоуренс Олифант взобрался на Чуфут-Кале в 1852 году, он обнаружил, что там осталась лишь горстка караимов, присматривавших за древней синагогой. Остальные покинули Мангуп примерно пятьюдесятью годами ранее.

Во время Второй мировой войны нацистское Расовое управление в Берлине постановило (как оказалось, тщетно), что на караимов не должно распространяться “Окончательное решение еврейского вопроса”, на том основании, что биологически и генетически они не евреи, а потомки хазар, обращенных в иудаизм. Это было совершенным вздором, но основные еврейские общины Черного моря, внесенные в список на убой, по всей видимости, поддерживали этот миф, чтобы спасти хотя бы своих братьев, раз уж они не могли спастись сами.

Почти под самой вершиной Мангупа бьет родник с холодной вкусной водой. За ним деревья расступаются – и вы оказываетесь на плато, покрытом коротким дерном и благоухающем чабрецом. Там находятся руины: кое‑где сохранились башни и арки, кое‑где – только каменные опоры стен. Это все, что осталось от базилик, надвратных сооружений, синагог и сторожевых башен. Внизу расстилается мир – море и суша. Люди приходили и селились на Мангупе, когда боялись за свою жизнь или желали остаться наедине с Богом. Или, может быть, то и другое вместе.

В тот день на плоской вершине стоял лагерь: ряд походных палаток, над которыми развевался российский триколор, старая армейская полевая кухня на колесах, закоптевшее ведро с кипящим чаем, клубы сизого древесного дыма. Археологическая экспедиция от Уральского университета в Свердловске (теперь это снова Екатеринбург) вела раскопки на вершине в течение нескольких недель. Здесь, над миром, они не знали последних новостей. Озабоченные студенты сбились в кучку вокруг нас, пока мы пили чай вприкуску с крупным кусковым русским сахаром. Из их радиоприемника лилась только легкая музыка, как затянувшийся смущенный смешок, призванный заполнить молчание России, которое час от часу становилось все более пугающим.