Черное озеро (СИ)

Мы покидаем деревню с первыми лучами восходящего солнца. Строго по плану, несмотря на заминку в виде моего подбитого плеча. Позади слышатся голоса Невы и Малена, но, уверен, беседовали они не друг с другом. Вокруг нас на многие гектары растянулись голые поля, нарушаемые жидкими березовыми рощами. Далеко впереди чернеет сосновый бор. Инесса достаёт тетрадь и кусок заточенного угля. Она напряженно сидит в седле, отодвинувшись от меня настолько далеко, насколько ей позволяет спина кобылы. Инесса выводит слова размашистым почерком.

«Семейная драма по возвращению мужа-мечты уже надоедает. Никакого развития событий, одно лишь нытье и три сотни вариации диалога:

— Прости меня, пупсик.

— Катись в ад.

Что вообще такого можно сделать, чтобы тебя не хотели слушать? Идэр, конечно, склочная и слишком помешанная на блёсточках (может, по местной религии это нормально), но она не выглядит как зло во плоти.

Я б её простила хотя бы просто чтобы она заткнулась.

Амур показывает себя как неплохой лидер, особенно вырывание стрел и напускное спокойствие. Правда, всё это теряется на фоне его постоянно кислого лица и того, что он подглядывает за тем, как я делаю заметки для своего бестселлера.»

— Сядь ближе. И, да, я не подглядываю.

Инесса самодовольно хмыкает, но все равно повинуется. Воровка откидывается назад, облокотившись на меня спиной. Задирает голову и уставилась на меня хитрыми глазами. От ее близости заметно теплее.

— Твоя рука… — осторожно начинает Инесса, но я перебиваю девчонку, не дав договорить:

— Все нормально.

— Хочешь это обсудить?

Ее голос тонет в конском топоте. Голова напрочь отказывается соображать. Мален и Нева спорят за спиной. Мне не удаётся разобрать ни слова из перепалки, кроме унылых возгласов мальчишки Ландау: «Пожалуйста, прекратите. Амур запретил нам шуметь».

— Что значит «это»?

— Ты злишься.

— Что, боишься? — уточняю, борясь с навязчивым желанием опустить голову и посмотреть на наглую девчонку. Инесса пожимает плечами. Впереди маячит Катунь на своей черной кобыле. На его спине болтается лук и колчан со стрелами. Сбоку блестит набор ножей. Пейзаж вокруг остаётся неизменным, за исключением музыкального сопровождения, состоящего из обрывков разных пошлых стихов, сложенных в одну кучу и распеваемых на унылый манер.

Катунь знает слишком много песен про женщин. И про мужчин.

Капюшон сползает с его головы, зацепившись за ветку. Лошадь под Нахимовым спокойно шагает по песку, поднимая облака пыли.

— Где-то под столицей, раз бывала я в церквушке,

У служителя был хрен до самой макушки!

Инесса усмехается. Возможно, меня бы впечатлил певчий талант друга, если бы репертуар поменялся бы хоть раз за последние лет тридцать.

— А чего мне бояться? Я не знаю где я. Меня окружают незнакомцы и мы едем черт знает куда. Хорошо хоть мою лошадь зовут Лакомка и мой компаньон — это ты.

Представляю, что ее слова прозвучали без явного сарказма. Так мне меньше хочется скинуть воровку с лошади. Впереди маячит Катунь на своей черной кобыле. На его спине болтается лук и колчан со стрелами. Сбоку блестит набор ножей. Пейзаж вокруг остаётся неизменным, за исключением музыкального сопровождения. Катунь знает слишком много песен про женщин. И про мужчин.

— Я вчера была пьяна, а сегодня трезва.

На печи в углу спала, в жопу мышь залезла!

Я пришла к соседу утром, попросила помощи,

Он, падлюка, показал мне под халатом мощи!

Потираю виски свободной рукой. Прохладный ветер треплет волосы и проскальзывает за воротник.

Что в лоб, что по лбу. Его бесполезно о чём-то просить.

— Лошадь моя. И ее зовут Карамелька. Кстати, её выменяли на твой балахон. — поправляю девчонку я, размышляя над тем, что же значит «Хорошо, что мой компаньон — ты».

Инесса смеется и записывает слова песни Нахимова в тетрадь. Не в силах сдержать любопытство я опускаю голову вниз. Инесса развалилась на мне, с трудом поспевая цитировать Катуня. Наконец-то сдавшись, Инесса укладывается поудобнее.

— Я могу поспать немного?

Хочу съязвить. Сказать что-нибудь гадкое. Больше всего прямо сейчас я желаю испортить кому-нибудь настроение, а в лучшем случае — жизнь.

Рука саднит, напоминая о уязвимости. Нет ничего хуже этого чувства.

Задерживаю взгляд на больших голубых глазах и уже было открыл рот, готовя изощренное оскорбление, но меня хватает лишь на тихое:

— Да, конечно.

***