Черное озеро (СИ)

Внутри закипает раздражение. Сначала Мален легко признается, что предал меня. Вот так просто. Я годами гнил в Лощине, пойманный на том, что искал Распутина по всем канавам. Я боялся, что найду его могилу, но упрямо ходил по кладбищам, обыскивал постоялые дворы и расспрашивал сотни крестьян. А он предал меня. Потом Мален и Идэр… Как там о залоге долгой дружбы говорит Катунь? Нельзя спать с родственниками, невестами и гадить в ботинки?

Плевать. Сейчас Мален и Идэр обязаны мне своей жизнью, и я не отпущу их, пока они не вернут долг сполна.

Нас ожидает около четырех суток в дороге до того, как доберемся до последнего ночлега нашего совместного пути. Лошадей же всего пять на восьмерых.

Катунь и Хастах поедут по одиночке. Руки стрелков всегда должны быть свободны. Это не придется обсуждать. Инесса может сидеть с кем угодно, чего не скажешь о Идэр. Я не посажу ее с собой, не усажу к княжне, иначе до конечного пункта на карте служительница церкви просто не доживет. Столь скорая смерть моей милой предательницы заманчива, но нет.

Если вторым на лошади Идэр станет Стивер, то Мален поедет с Невой. Тогда я потеряю друга в первую четверть дня нашего замечательного путешествия. Не подходит, хоть и хочется.

Если посадить Идэр и Стивера, Инессу и Неву, то мне придется ехать с Маленом. А я не вынесу его общества на протяжении четырех дней. Больше не подставлю ему спину, уж очень он любит нападать сзади, когда этого совсем не ждёшь.

Почему она? Почему из всех женщин ему понадобилась моя бывшая невеста?

Я мог бы взять княжну к себе, посадив Инессу и рыжего парнишку вместе, но ни никто из них не умеет ездить верхом. Стыдно признать себе самому, но сажать воровку к Малену мне не хочется просто от того, что в памяти еще свеж вечер уединения Распутина и Идэр.

Вдруг она тоже купится на его щенячий взгляд, клянчащий тепла и ласки? Хотя, мне не должно быть до этого дела. Наше хрупкое перемирие держится на последнем издыхании, и я не хочу лишний раз провоцировать Инессу. Воровка слишком странная, она должна находиться под постоянным присмотром. Моим присмотром.

— Амур, мы готовы. — докладывает Хастах, топая под окном. Щуплый и низкорослый, увешанный сумками, он походит на нагруженного баулами ослика. Закрываю ставни и в спальне вмиг становится темно. Пыль танцует и вихрится в золотистых лучах, пробивающихся сквозь щели между досками в ставнях.

Новый день — шанс на то, чтобы приблизиться к желаемому.

Половицы скрипят под ногами, прощаясь. Я запираю дверь и направляюсь вдоль дома, проверяя, достаточно ли пуговиц на рубашке застегнуто, завязаны ли шнурки и прикрыта ли воротником камзола шея. Посреди заднего дворика пять лошадей, осёдланных, с сумками наперевес. Пускай каждый и брал все самое необходимое, вещей все равно оказалось слишком много.

Я бы с радостью оставил половину котомок и Идэр в придачу здесь. Жаль, что есть вещи, что мы никогда не получим, как бы сильно нам этого не хотелось.

Инесса стоит у моей серой кобылы. В сравнении с лошадью Инесса выглядит совсем маленькой девочкой. То, что нам предстоит долгая совместная дорога даже радует.

Хватит. Не трать свое время зря.

Подхожу к собравшимся путникам, старательно избегая черноволосую путешественницу во времени. У меня возникает странное чувство неловкости после нашего милого разговора на кухне.

Инесса делала вид, будто ничего не произошло. Она замешивала тесто и шутила без умолку, подначивала. Стоя с ней рядом, я всё никак не мог понять кто же она на самом деле. Она не была напуганной, как несколько часов назад, когда я снова затаскивал её в воду. Не была бледной и на грани истерики. Инесса снова ожила, обнаглела и просто светилась от самоуверенности. Этот диссонанс, без преувеличений, вгонял меня в ступор. Ей, казалось, абсолютно плевать на то, что я чуть не убил её. Между делом воровка игриво уточнила, не жалею ли я о том, что выловил её. Вопрос был столь же неожиданным, сколько и вполне логичным. После моего отрицательного ответа она улыбнулась и пожала плечами.

В этой лёгкости, с которой мы вели беседу, я всё яснее осознавал, что ошибался на её счёт.

Нет, Инесса всё такая же странная и от того опасна для всех нас, но она другая. В ней не было того, что присуще Идэр — постоянное желание угодить. Инесса не старалась понравиться, не заискивала, а спорила вместо того, чтобы смиренно соглашаться — и всё равно притягивала внимание. В темнице, когда воровка вскрывала замок на клетке Распутина и маленькой княжны, Катунь сказал мне, что Инесса напоминает ему мою мать. Может, это и так, но это больше не пугает меня.

Селенга Разумовская никогда не давала второго шанса. Инесса позволила нам заключить небольшое перемирие.

Я шутил вместе с ней и то, что мы из разных миров больше не стояло, между нами, каменной стеной. Волган Воронцов со своей сворой, Идэр и Мален — уже не имели особого смысла. Остались лишь мы вчетвером: я, Инесса и её дурацкие шутки, которые больше не казались такими глупыми и чувство вины, поселившееся у меня в груди.

— Господин Разумовский?