Черное перо серой вороны

— Нет, не хочу. Во-первых, это невозможно. Во-вторых, не нужно. Или мы с тобой мало натерпелись в том своем прошлом от дураков в больших погонах?.. Извини, я не имею в виду твоего отца, — поправился Улыбышев. — И я не о прошлом говорю, а о рабской покорности — с одной стороны, и хамстве — с другой. Однако, судя по надписям, что появились в городе и на комбинате, эта покорность подходит к своему пределу, — уже более спокойно закончил он, и Щупляков понял, что бывший его командир над этим думает и никак не может смириться с тем, что произошло в начале девяностых.

Некоторое время молчали, каждый о своем. Улыбышев о том, что зря он разоткровенничался перед человеком, которого, собственно говоря, совершенно не знает; Щупляков о том, что связываться с таким человеком, как Улыбышев, опасно: еще вовлечет в какую-нибудь авантюру, из которой не выберешься. Но выбора не было, а двойственное свое положение надо как-то приводить к одному знаменателю, что невозможно сделать без посторонней помощи.

— Давай еще выпьем по одной, если это не во вред твоему здоровью, — предложил Улыбышев и, не встретив отказа, разлил водку по рюмкам. — Предлагаю выпить, чтобы покорность эта и терпение поскорее перешагнули свой предел.

— Поскорее — вредно. Должны созреть известные условия: верхи не могут, низы не хотят, — напомнил Щупляков, на что Улыбышев не ответил ничего, лишь глянул на своего бывшего сослуживца с любопытством и недоверием к его приверженности марксистским догмам.

Выпили, закусили.

Щупляков, подняв руку, посмотрел на часы.

— Спешишь? — вскинулся Улыбышев.

— Есть немного. Ты хотел что-то сказать…

— Хотел спросить. Что за шишка появилась у вас на комбинате? Нескин — знакомая фамилия. Только не могу вспомнить, откуда.

— Он вместе с Осевкиным произвел рейдерский захват этого комбината в конце девяностых.

— Да-да-да! Как же это я позабыл! — воскликнул Улыбышев. И, качнув седой головой: — Память стала уже не та. Впрочем, меня в ту пору в городе не было. — Затем спросил: — Что ты еще знаешь об этом Нескине?

— Да не так уж и много. Родом из Одессы. В начале семидесятых семья перебралась в Москву. Его отец, Давид Моисеевич Еловский, был директором одного из московских ресторанов, числился «теневиком», сел на большой срок с группой таких же прохиндеев. Его сын, Аарон, взял фамилию матери. Ну и, как говорится, яблоко от яблони… Сейчас живет в Германии, у нас представляет концерн братьев Блюменталей. Это те, которые вывозили в Израиль доллары чемоданами. На их же деньги построена наша Фукалка. Приехал ревизором. Вот, собственно, и все, что я о нем знаю. Зато знаю наверняка, что такие, как Осевкин, до сих пор ходят под такими наставниками, каким является Нескин. И так называемая десталинизация, которую они затеяли, сидя за бугром, им понадобилась для того, чтобы не получить в конце концов деельцинизацию со всеми вытекающими последствиями.

— Что ж, их понять можно: с нахапанными деньгами и властью еще никто так просто не расставался, — произнес Улыбышев. Затем в раздумье пожевал губами, точно решая какую-то трудную задачу. Щуплякову даже показалось, что он хотел что-то добавить или предложить, но в последнюю секунду передумал.

В окно постучали.

Оба обернулись и увидели за стеклами смутное пятно человеческого лица.

Улыбышев хотел подняться, но пятно исчезло, затем послышались голоса — мужской и женский, дверь отворилась, заглянула Гюля и сообщила:

— К нам Сорокин.

— Пусть подождет на кухне, — распорядился Улыбышев, испытующе глянув на Щуплякова.

Тот сразу же поднялся, стал прощаться.

— Погоди минутку, — произнес Улыбышев. Затем спросил: — Как мы будем связываться, если что?

— По мобильнику, — ответил Щупляков.

— Мобильник не годится. Ты вот что… У меня тут есть армейские рации: остались с прошлых времен. Их не засекут. Сейчас принесу, — сказал Улыбышев и вышел.

Его не было минут пять. Вернувшись, он протянул Щуплякову пакет. Спросил:

— Как пользоваться, не забыл?

— Разберусь, — ответил Щупляков, засовывая сверток в карман.

Улыбышев вышел проводить. Проходя по коридору, Щупляков увидел в полуоткрытую дверь кухни знакомый профиль человека, работающего на комбинате бригадиром наладчиков. В голове промелькнуло: «Улыбышев и Сорокин. Какая между ними связь?»

И, будто отвечая на его вопрос, за спиной раздался негромкий голос хозяина:

— Сосед мой. Живет тут неподалеку. Заядлый огородник.

Возле калитки они расстались. У обоих осталось ощущение ненужности и бесполезности этой встречи. И даже какая-то неловкость от нее. Доверие, возникшее между ними на какие-то мгновения, растаяло, и дело заключалось даже не в том положении, которое каждый из них занимал в настоящее время, не в тех словах, что были произнесены, а в том прошлом, которое никуда не ушло, продолжая оказывать влияние на их мысли и поступки.

Улыбышев долго смотрел вслед уходящему в полумрак слабо освещенной улицы Щуплякову. Но тот так ни разу и не оглянулся.

Глава 11