Черное Рождество

– Да нет у меня с ним никаких личных дел! – вспыхнула Тоня. – Просто… нехороший он человек, вот что! Смотрит всегда так нагло, рукам волю норовит дать… – Эка беда, что смотрит! – рассмеялся Семен. – Ты вот у нас какая раскрасавица уродилась, отчего ж на тебя мужику и не поглядеть! А Салов – мужчина молодой, в самом соку… – Да, а раз подкараулил меня, а сам пьяный был. Да как давай приставать!

Все в полюбовницы к себе звал. Я, конечно, за себя постоять могу, да только противно очень, не по-товарищески… Он сегодня вон Борщевскому сказал, что Леля – это жена его, а мне тогда про Лельку эту такого наговорил. И шалава-то она подзаборная, и бросит-то он ее сразу же, если я соглашусь… Нешто можно такое про жену-то говорить?

– Да уж, – вздохнул Семен. – Ну, ты не думай о нем.

– Да я разве думаю, когда вокруг такое творится! – воскликнула Тоня. – Ты представь, дядя Семен, вот скоро победим мы белых и начнется такая жизнь сказочная! Кругом все свои, не нужно никого бояться. И приедут к нам товарищи из Москвы, расскажут, как там у них, что делается, и научат, как дальше жить.

– А ты как дальше жить хочешь? – улыбаясь, спросил Крюков.

– Я, дядя Семен, учиться хочу. Чтобы все-все знать, чтобы со мной умному человеку говорить интересно было. А то простым-то людям я про революцию объяснить могу, вот как сама понимаю, а если посложнее что… Вот товарищ Макар хорошо говорит – заслушаешься! И он вообще замечательный, товарищ Макар!

Настоящий большевик! Он когда говорит – у меня прямо слезы на глазах, и вообще он – самый настоящий герой! Про таких нужно песни складывать!

В голосе девушки послышался неприкрытый восторг, Семен поглядел на нее внимательнее, увидел, как сияют ее глаза, и все понял. Он улыбнулся грустно и крепче подхватил ее под руку.

Глава 5

На Корниловской набережной, недалеко от хорошо известного здания морской контрразведки, находилась бойкая, весьма людная кофейня, прозванная в городе кафе «Петлюра». Эта кофейня служила штабом и местом дислокации для многочисленной своры городских спекулянтов, которую горожане окрестили «Дикой дивизией». Дикая эта дивизия состояла из элегантных и подвижных константинопольских греков, медлительных и одутловатых левантийских турок, живых одесских евреев с печальными выпуклыми глазами, задумчивых армян.

Впрочем, и славянских лиц попадалось здесь немало. Часто можно было увидеть хорошо пошитые английские френчи армейских интендантов.

В этой кофейне устанавливали курсы валют и цены на сахар, здесь можно было купить вагон медикаментов и пароход английского обмундирования. К этой необычной бирже прислушивались банки и серьезные иностранные фирмы. На вопрос, каков сегодня курс английского фунта или турецкой лиры, всякий знающий обыватель мог ответить: «У Петлюры установили столько-то и столько-то».

В низком и просторном грязноватом зале кофейни, единственным украшением которого служила пыльная пальма в деревянной кадке, было всегда шумно и многолюдно. Грязные столы без скатертей, залитые кофе и засыпанные крошками, служили для посетителей кроме основного назначения конторками. Здесь раскладывали часто документы на партию самого экзотического товара, подписывали иногда миллионные контракты. Электричество едва ли не каждый день отключали, и тогда этот зал, скудно освещенный чадящими свечами и керосиновыми лампами, становился похож на бандитский притон или на освещенную скудным светом пещеру, где шайка разбойников пирует и делит богатую добычу. Собственно, такое представление было недалеко от истины: банда спекулянтов в «Петлюре» делила барыши, торгуя продовольствием, обмундированием и медикаментами, от недостатка которых страдали солдаты на Чонгаре и под Перекопом. «Дикая дивизия» неимоверно боялась большевиков, но, по странной иронии судьбы, делала все для их победы, ослабляя и разваливая тыл Белой армии.

Прохор Селиванов вышел из кафе «Петлюра» в превосходном настроении.

Сегодняшний день выдался у него на редкость удачным. Через давнего знакомого, харьковского сахарозаводчика Синько, ему удалось договориться с очень нужным человеком, интендантским полковником, ведающим фуражировкой кавалерии, и продать ему тысячу пудов перепревшей пшеницы по замечательно высокой цене.

Конечно, пришлось подмазать полковника, выплатить ему «откат», да и Синько взял знатный куш за услуги, но в таких вопросах Прохор никогда не скупился: не подмажешь – не поедешь.

В кофейне Прохор выпил немного, обмыл сделку по православному обычаю, но напиваться не стал: при нем были деньги, и очень большие, и он не чувствовал себя спокойно, пока не спрятал их в сейф.

Махнув рукой извозчику, Прохор вскарабкался в пролетку и буркнул:

– В гостиницу «Кист»!

– Слушаюсь, ваше степенство! – Коренастый извозчик обернулся на секунду, окинул седока быстрым взглядом маленьких близко посаженных глаз и взмахнул вожжами.

Прохор откинулся на сиденье и предался приятным размышлениям. Война, конечно, гадость, но для делового человека открываются огромные перспективы.