Черное Рождество

– Ты пришел ко мне ночью прямо после убийства, – продолжала Леля, – а утром хозяйка шинельку-то твою окровавленную тоже видела, – соврала она. – А также сам ведь говорил, что в вашем подполье ты вроде начальника по военной части. А за все по совокупности уже повешение полагается! Значит, убьешь сейчас меня, а как только выйдешь из этого дома – так, считай, что сделал первый шаг на эшафот.

– Ты… – Он грязно выругался и отпрянул от нее.

Леля отошла подальше. Щека болела, но она поняла, что Салов боится ее больше, чем она его.

– И не надейся, что твои товарищи из комитета поверят тебе и спасут, – продолжала он, чтобы закрепить достигнутые результаты. – Имей в виду, что вся ваша организация давно уже на крючке у контрразведки, и, кроме тебя, в комитете есть люди, которые тоже работают на контрразведку. Так что как только ты сообщишь подполью о том, что оказался предателем, ты сразу же подпишешь себе смертный приговор – контрразведка тебе этого не простит, да и товарищи тоже.

– Но что же делать? – растерянно спросил он, потому что только сейчас до него дошло, что Лелька кругом права.

– Раз уж все равно никуда не деться, то для тебя всего благоразумнее будет работать на них, – заключила Леля. – Арест вашего комитета – это всего лишь вопрос времени, а я уж замолвлю за тебя словечко потом.

– Ты… ты меня под это подвела, – бормотал он.

– Сам виноват! Не нужно было болтать! – крикнула она. – Тебя еще раньше заподозрили, а уж потом меня к тебе приставили!

– В гарнизонах народ ненадежный – кто-то продал, – охнул Салов и схватился за голову.

«Идиотом не надо быть!» – хотела присовокупить Леля, но промолчала.

– Что теперь делать?

– Ничего не делать, идешь вечером на встречу с Василием Губарем и передаешь ему полторы тысячи, чтобы он достал тебе документы, по которым можно получить оружие на складе. А там получишь через меня дальнейшие указания.

Он сел за стол и уронил голову на руки. Леля посмотрела с презрением на его небритый затылок и, намочив полотенце, приложила к своей разбитой щеке.

* * *

На берегу моря в унылом безрадостном месте неподалеку от доков, там, где каменистая коса усеяна гниющими водорослями и различной выброшенной волнами дрянью, где обыкновенно из живых существ можно увидеть только неразборчивых чаек, собирающих свой малопривлекательный улов, встретились в предрассветных сумерках четыре человека.

Один из них был прибывший в Крым со специальной миссией из Екатеринослава Борщевский, трое других – местные подпольщики товарищ Макар, Салов и матрос Защипа, известный в Севастополе под псевдонимом Кипяченко.

– Что за причина для такой срочной встречи? – раздраженно спросил у товарища Макара Борщевский.

– Типографию разгромили, – мрачно ответил Макар.

– Плохо, очень плохо, – Борщевский тоже помрачнел, – ведь говорил я вам: плохо у вас с конспирацией, из рук вон! А почему мы сегодня в таком странном месте встречаемся, а не на конспиративной квартире?

– Место это очень хорошее, – последовал ответ, – подходящее во всех отношениях. А конспиративную квартиру я считаю проваленной.

– Почему? – недоуменно спросил Борщевский. – Что, Гольдблат с Якобсоном попали в контрразведку?

– Нет, товарищи, к счастью, сбежали, и тираж воззвания унесли. Но не в этом дело. Я лично считаю, что среди нас находится провокатор.

– И кого же ты, товарищ, подозреваешь?

– Тебя, Борщевский. – Товарищ Макар встал на безопасном расстоянии от Борщевского, засунув правую руку в карман и глядя исподлобья недобрым решительным взглядом. Тем временем Салов зашел Борщевскому за спину, а матрос встал чуть сбоку и вытащил из-за пазухи свой грозный маузер.

– Товарищи, вы, наверное, с ума сошли, – воскликнул Борщевский в прежнем раздражении, – я ведь к вам от самого товарища Мокроусова пришел, фронт преодолел с большой опасностью. Вы мандат мой видели. С какого перепугу вы меня за провокатора держите?

– Насчет мандата это ты нам сам расскажи: или тебе его в контрразведке дали, у настоящего Борщевского отняв, или тебе и вправду этот мандат в Екатеринославе выдали, а ты к белым переметнулся и предал всемирный пролетариат.

– Ты, товарищ Макар, говори, да не заговаривайся. – В голосе Борщевского прозвучала скрытая угроза. – Насчет того, кто пролетариат предал, мы еще разберемся. Какие у тебя основания меня в предательстве обвинять?

– Основания самые простые, – товарищ Макар повысил голос, но обращался скорее к Борщевскому, а не к своим людям, – как ты появился, так у нас провалы пошли… – Провалы у вас оттого, – перебил его обвиняемый, – что конспирация ни к черту не годится. Типография чуть ли не открыто работает, грохот на всю улицу… Еще удивляюсь, как ее раньше не разгромили.

– Конечно, все теперь у тебя будут виноваты, один только ты… херувим святой, – не найдя ничего лучшего, товарищ Макар прибег к церковному лексикону, и сам остался этим очень недоволен.