Черное Рождество

Миноносец «Сюркуф» стоял на рейде в прямой видимости берега, поэтому его командир капитан Жиро очень нервничал. Остальные корабли союзников ушли в Крым, но таинственный пассажир «Сюркуфа» просил еще немного подождать. Жиро не стал бы так рисковать, но этот русский полковник привез ему несколько ящиков прекрасного массандровского вина, и француз, знаток и любитель хороших вин, не устоял и обещал подождать еще немного.

Русский полковник стоял на мостике и осматривал в бинокль береговую линию. К счастью, берег в этом месте был довольно пустынен, красных не было, и Жиро решил дать этому ненормальному полковнику еще два-три часа.

Когда отведенное время было уже на исходе и капитан Жиро собрался отдавать якоря и выйти в море, русский полковник, словно прочитав его мысли, сказал:

— Господин капитан, вы получите ящик прекрасного крымского шампанского, если подождете еще час!

Жиро заколебался. Еще один час в этих опасных водах… в конце концов, он уже сделал для полковника все, что мог, — погрузил на борт сто человек побежденной белой армии. В праведном негодовании у капитана из головы совершенно вылетела такая интересная подробность, что за каждого из сотни пассажиров полковник заплатил ему ящиком вина — не такого замечательного, как то, массандровское, но все же отличного. Ящики были кое-как распиханы по всему кораблю, капитан собирался везти их на родину, во Францию, и совершить там совсем неплохую сделку.

Нет, капитан Жиро решил больше не ждать. Но с другой стороны, шампанское…

Он махнул рукой.

— Это мой долг офицера и союзника. Но только один час.

— Благодарю вас, капитан. — Русский полковник поклонился и снова поднес к глазам бинокль.

Но и этот час миновал, не принеся никаких новостей. Жиро пожал плечами и отдал команду:

— С якоря сниматься!

И в этот момент русский полковник закричал:

— Шлюпка! Справа по борту шлюпка!

Жиро поморщился — опять начинается суматоха, ему очень не хотелось принимать на борт еще нескольких человек — грязных, оборванных, перепачканных кровью, дурно пахнущих мужчин… И так уже привели сверкающий чистотой корабль в совершенно неприличный вид! Но союзнический долг… но прекрасное крымское вино…

Капитан приказал спустить трап и принять на борт русских.

Два офицера с трудом вскарабкались по трапу. Матросы помогли им подняться на борт. Худшие опасения капитана Жиро оправдались. Эти подозрительные господа явно уже несколько месяцев не принимали ванны. Они были небриты, грязны, когда-то аккуратные английские френчи изодраны в лохмотья и покрыты пятнами засохшей крови. О том, что это офицеры, напоминали выцветшие погоны, болтавшиеся на плечах.

— Борис Андреич, голубчик! — совершенно не по-военному воскликнул Горецкий. — И вы, Алымов… — Голос его дрогнул.

Он сделал шаг к ним, собираясь раскрыть объятия, но Борис перехватил презрительный взгляд капитана, относившийся, надо полагать, к их внешнему виду, потом посмотрел на самого Горецкого — в аккуратно пригнанном мундире, пахнущий хорошим одеколоном и табаком, полковник вызвал у него прилив раздражения, почти злобы.

— Здравия желаю, господин полковник! — отрывисто сказал он и отметил, что Горецкий остановил руки, поднятые для объятий.

— Рад вас видеть живыми, господа, — молвил Горецкий, — пройдите, вас накормят и дадут умыться.

«Что это со мной? — думал Борис, уходя. — Нужно радоваться, ведь мы спасены. Французы доставят нас в Керчь, мы вышли живыми из этого ада… Все это так, но сколько людей остались там навсегда… И кто в этом виноват?»

То самое черное облако сидело в нем и не давало радоваться жизни. Очевидно, Борис стал другим человеком.

Внизу налетел на них Саенко:

— Ваше благородие, Борис Андреич, родненький!

Из глаз его покатились две слезы и повисли на усах.

— Здорово, Пантелей Григорьевич! — обрадовался Борис. — Уж без тебя-то нигде не обойтись!

Они обнялись и расцеловались по русскому обычаю.

— Пойдемте скорее, я все укажу, — зашептал Саенко, — а то тут повар жадный такой — норовит питания положить самую крошечку, да и жидкая похлебка-то. Так я уж хлебца припас и колбаски… А солдатики, что наверху, на палубе, да по кубрикам распиханы, — те и вовсе голодные, разве что матросы чего дадут Христа ради… Эх и подлый же народ французы!

— Значит, взяли все же на борт наших? — уточнил Борис. — Тогда ты зря их ругаешь.

— Ох, знали бы вы, чего это Аркадию Петровичу стоило, — вздохнул Саенко. — Уж так он просил капитана этого, Жиро его зовут, уж так умолял. Нет, стоит на своем проклятый французишко — не было приказа, и все тут! А был у него приказ только насчет его сковородия. — Саенко страшно уважал полковника Горецкого и титуловал его, как полагалось, — его высокородием, но произносил титул своей обычной скороговоркой, так что получалось «ваше сковородие». — Значит, был у него приказ Аркадия Петровича взять на борт и доставить в Керчь, потому как оченно важные документы имеем при себе. — Саенко понизил голос до совершенного уже шепота.

— Да уж мы знаем, какой твой полковник важная и секретная птица! — усмехнулся Алымов.